Ш. Гирш (1815–1889) в своей книге «Религиозная философия евреев» (1842 г.) также настаивал на историчности чудес, о которых говорится в Библии, однако для него было важно не столько само чудо, сколько его воспитательное значение. В библейский период Бог являл Себя Израилю с помощью чуда, чтобы показать Своё превосходство над природой, которая не всесильна. Когда идея всемогущества природы, с которой Израиль познакомился в Египте, была искоренена, чудеса стали больше не нужны и перестали совершаться. Согласно Ш. Гиршу, есть одно чудо, которое не только совершилось в прошлом, но и продолжает совершаться и поныне, – это существование еврейского народа, что служит ещё одним доказательством бытия Бога. Моисей Мендельсон (1729–1786 гг.) считал, что истинность какой-либо религии не может быть доказана с помощью чуда; она может быть доказана только разумностью её учения. Лишь после того, как религиозная вера будет подтверждена разумом, можно рассматривать чудо, связанное с этой религией. Хотя он не отрицал возможности чуда, но подчёркивал, что иудаизм основывает свою веру не на чуде, а на непосредственном откровении, свидетелем которого был весь народ. Н. Крохмаль (1785–1840 гг.) считал, что в основе природы лежат духовные силы, которые могут вызывать явления, нарушающие законы природы и кажущиеся чудесными. Однако существует другой вид чудес, в которых Бог действительно осуществляет прямое вмешательство в природу. В еврейской философии Новейшего времени отмечаются два подхода к проблеме чуда. Первый, выраженный такими мыслителями, как Ф. Розенцвейг (1886–1929 гг.), М. Бубер (1878–1965 гг.) и А.И. Хешел (1907–1972 гг.), представляет собой возвращение к почти библейской концепции чуда, основанной на идее, что чудо – это «знак» Божественного присутствия. Второй подход, представленный М. Капланом (1881–1984 гг.), – это продолжение рационалистической тенденции в подходе средневековых еврейских философов. Согласно первому подходу, сущность чуда заключается не в том, что оно противоречит природе, а в том, что оно обладает особым значением в истории. Второй подход отрицает всякое значение чудес, поскольку они противоречат законам природы. Так, Франц Розенцвейг, подобно Маймониду, считал, что библейские чудеса включены в план творения и являются частью природного порядка. Эти события носят чудесный характер, т.к. их роль в истории значительна. Он пытался объединить науку с чудом или то, что он называл объективностью (идеализм) с субъективностью (личное значение); пункт, где они встречаются, – откровение. Чудо личного откровения наполняет смыслом определённый момент и оказывает влияние на будущее. Мартин Бубер полагал, что чудо и природа – это два разных аспекта одного явления – откровения. По его мнению, чудо – это отношение человека к определённому событию, «наша восприимчивость к вечному откровению». Согласно Буберу, библейские чудеса – это письменный отчёт об отношении людей к реальным событиям. Современный человек может переживать то же отношение к реальным событиям, то же чудо, что и свидетели библейских чудес. Отношение человека к событиям, к миру, к другим людям служит сырым материалом, из которого возникает опыт, который и является чудом. Любое событие может стать чудом, поскольку оно обладает значением для человека, настроенного должным образом. Авраам Хешел подчёркивал те же моменты, используя термины, выражающие чувство тайны и благоговения («радикальное изумление» и т.п.). Чудо, по его мнению, – это «сокровенное в явном, не сам порядок, но тайна порядка, царящего во Вселенной», чрезвычайное, исполненное смысла «событие». Он отличает его от «процесса» – обычного научного способа рассмотрения вещей. Мордехай Каплан считал, что описания чудес в еврейской литературе отражают попытку «древних авторов доказать и иллюстрировать мощь и благость Бога». Эти попытки, по его мнению, находятся в конфликте с современным мышлением, а вера в чудеса, противоречащие законам природы, – «психологическая невозможность для большинства людей». Каплан считал, что идея Бога, направляющего ход мировых событий, отошла в прошлое с развитием современной физики. Однако, отвергая буквальное понимание чуда, он видел в представлении о чудесах, творимых Богом ради праведников, важную идею, обладающую ценностью и для современного человека: идею ответственности и верности тому, что истинно и справедливо.