Одни блага суть цели, другие – средства, третьи – и цели, и средства: цели – отвага, разумность, свобода, приятность, радость, безболезненность и всякий добродетельный поступок; средства – друг и польза от него; и цели, и средства – добродетели: как цели они входят в счастье, как средства ведут к нему. Из душевных благ одни представляют собой некие состояния: таковы привычки; другие суть расположения: таковы добродетели; блага, которые не суть ни то ни другое, – действия. Совершенное благо прекрасно; только прекрасное – благо; ничто безобразное не благо. Поскольку наслаждения бывают безобразными, они не благо. Добродетели – благо, а жизнь и смерть, здоровье и болезнь, наслаждение и мучение, красота и уродство, сила и бессилие, богатство и бедность, слава и бесславие, знатность и безродность – ни то ни другое, но предметы безразличные, потому что могут быть обращены и во благо, и во вред. Оказавшись в одном ряду с полезным и бесполезным, благо не только у ранних стоиков, но и у Эпикура обнаруживает двусмысленность: в отличие от добродетели, которая одна есть безусловное благо, всё остальное несёт приметы сомнительности, так что добродетель не может ни в чём себя проявить, хотя и должна постоянно проявлять себя во всём. Поэтому вместо блага-добродетели преимущественным предметом стремления оказывается некая разумность, разумное основание поступка, позволяющего жить в согласии с природой, которая тоже оказывается своего рода псевдоблагом. В представлении о благе стоики хранят преемственную связь с софистами, Сократом и сократиками, признававшими в качестве высшего блага знание, которому можно научиться, а процесс приобретения этого знания называли «пайдейя». Согласно сократику Евклиду, единое благо скрывается под многими именами: одни называют его разумом, другие – богом, третьи – умом и т.п.; при этом он отрицал существование зла. Здесь очевиден переход к более высокому представлению о благе как сфере невещественного (преимущественно ума), которая возвышается над «душевными» и «практическими» благами. Благо – цель всякой деятельности. В академических диспутах (известных по «Филебу» Платона и ряду текстов Аристотеля) удовольствие, польза и знание включались в сферу представлений о благе в рамках совершенно иного подхода и в духе общей интеллектуалистской ориентации платоновской Академии. Математик Евдокс считал удовольствие благом, однако понятие блага-удовольствия у него не психологическое, а телеологическое. Наиболее последовательно телеологический подход к понятию блага был проведён Аристотелем, который подчёркивает, что одной из причин является цель, или «то, ради чего», поскольку цель движет как предмет стремления. Цели бывают разные: те, которые мы выбираем ради них самих, – более совершенные, нежели те, которые суть средства для другого. Поэтому можно говорить и о разных благах, «а совершенным представляется то, что лучше всего». Все согласны, что ради него самого избирается счастье, но не столь очевидно, что нужно под этим понимать: счастливая жизнь может быть у всякого живого существа, но для человека наиболее соответствующая ему как существу разумному жизнь есть «деятельность души, согласованная с суждением», или деятельность души «сообразно наилучшей и самой совершенной добродетели».