БУЛГАКОВ Михаил Афанасьевич - Страница 8

Но в дальнейшем Воланд в Москве заскучал настолько, что даже на балу появляется в домашней рубашке с заплаткой. Автор словно бы подчёркивает, что не осталось в этой жизни ничего, что представляло бы реальную угрозу могуществу Сатаны. Но именно отсутствие противоборствующей силы «приземляет» самого Дьявола-Воланда, делает его интеллигентом-обывателем, в чём-то даже привлекательным. Иначе говоря, тень перестает быть тенью, если нет источника света. История пребывания Сатаны в Москве 193… году вторит легенде о явлении Иисуса, произошедшего два тысячелетия назад. Точно так же, как некогда не узнали Бога, москвичи не узнают и Дьявола, хотя Воланд и не скрывает своих признаков. Первый, с кем он заговаривает в Москве, – это просвещённый, начитанный, самоуверенный и ни в чём не сомневающийся Берлиоз, редактор антирелигиозного журнала, а также поэт, автор поэмы о Христе Иван Безродный. Воланд начал разговор с искушения: «Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете?», «Вы, помимо прочего, еще и не верите в Бога?» А когда услышал в ответ, что Иван и Берлиоз – атеисты, «пришёл в неописуемый восторг, стал паясничать и не удержался от вопроса»: «Ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» Берлиоз, естественно, отвечает, что сам, де, человек всем управляет и получает аргументированный пас от Воланда: «Для того чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?», и далее предсказывает близкий конец самого Берлиоза. В критике смаковали этот эпизод, обвиняя Воланда в кровожадности и даже мелком жульничестве (убил Берлиоза, чтобы поселиться в его квартире), но, кажется, не обратили внимания на слова «смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу», хотя это явный намёк на тысячелетнее Царство Божье на земле, о котором говорил Иисус Христос. Тем самым с первых же слов в романе осмеивается стремление современных Булгакову берлиозов за пятилетку «сказку сделать былью». И не Дьявол сам по себе интересует здесь писателя, а дьявольский, абсурдный советский быт, который хотя и тщательно планировался, но никакой, даже самой примитивной логике не был подвластен. «И самый хитрый мозг сошёл бы с ума над этой заковыкой: ежели красные банты, то ни в коем случае не допустимы шомпола, а ежели шомпола – то невозможны красные банты. Нет, задохнёшься в такой стране и в такое время. Ну её к дьяволу!» – восклицает автор, рассказав о том, как люди с красными бантами на груди («Белая гвардия») пороли шомполами старца Дегтяренко, говорившего «что-то до чрезвычайности напоминающее Декларацию прав человека и гражданина». А где гарантии, хотел этим сказать Булгаков, что люди с красными бантами на груди не станут пороть шомполами и его самого за подобные пророчества? И где гарантии, что люди, идущие на смерть «за царя, Отечество и веру», не станут пороть шомполами тех, кто не разделяет их убеждения? Поэтому, говоря о творчестве Булгакова, надо иметь в виду эзоповский язык его произведений, когда он выносит свой приговор не только самонадеянному и бестолковому долгосрочному планированию новой жизни людьми, не имеющими представления о сути жизни и бытия в широком смысле слова, когда даже нельзя знать, что произойдёт через пять минут (судьба Берлиоза), но и стремлению построить на земле Царство справедливости. Булгаков потешается над безрассудным желанием мир не познавать, а переделывать, и непременно – до самого основания, ещё не зная, что лежит в основании мира, не ставя перед собой задачу его познания. Прагматичные «шариковы», хочет сказать писатель, презревшие свою природу, захотели быть творцами, создавать мир по образу и подобию своему, опираясь только на собственные представления о нём, но в результате их прагматическая деятельность оборачивается кошмаром. Однако видеть в произведениях Булгакова лишь вульгарный социологизм, отражённый в кривом зеркале эзоповского стиля, тоже было бы ошибкой. Тем более это относится к роману «Мастер и Маргарита» – произведению сложному, многоплановому и, несомненно, выдающемуся.

 



 
PR-CY.ru