То же самое и в портрете «Экзарха Антония» (сына предпоследнего карталинского и кахетинского царя Ираклия II) Третьяковской галереи, где царственные черты южного, горячего типа так гармонируют с пышностью и яркостью облачений. Драгоценная мантия, жемчужные оплечья с изображениями херувимов написаны с поразительной, сдержанной силой. Они не затмевают лица, которое живёт, и чёрные глаза, так пытливо глядящие из-под густых бровей, влекут ваш взор прежде всего остального. Тут же рядом превосходны портрет какого-то сановника с розовыми отворотами камзола, того особенного розового оттенка, по которому всегда можно узнать кисть Боровиковского, и портрет старичка-домоправителя Трощинского, настоящий старосветский малороссийский тип. В числе блистательных портретов художника исследователи ещё называют портрет императора Павла в Романовской галерее Зимнего дворца. Он безупречно реален и стоит любой страницы проникновенного психологического анализа. Вне портретной области Боровиковским написаны аллегория «Зима» (старый крестьянин в полушубке греет руки у горящих дров) и копия с эрмитажной картины Корреджо «Святое Семейство» (обе эти картины находятся в Румянцевском музее). Копия с Корреджо представляет собой художественное единоборство близких дарований, вроде того, что представляют в литературе лермонтовские переводы из Байрона и Гете. Есть ещё (почти жанр) «Портрет новоторжской крестьянки» (принадлежал госпоже Поленовой, в Москве). На родине художника исследователи видели очень плохую «Вакханку», очевидно, его молодой поры (того времени, когда он, по преувеличенному сообщению одного из своих писем, «в молодости обращался много с человеками, рабами порочных страстей, и впечатлел многое от них»). Религиозной живописью Боровиковский начал свою деятельность на родине; она была всю жизнь его излюбленным родом работы, и он часто отдавался ей без всяких «заказов», самостоятельно, в отличие от портретов, которые писал «для публики». В бытность в Петербурге, кроме отдельных картин, им было написано несколько иконостасов. Отношение Боровиковского к религиозной живописи напоминает отношения монахов-художников, предшественников Рафаэля. Его племянник рассказывал: «Приступая к какой-нибудь важной или серьёзной работе, Владимир Лукич, прежде всего, отправлялся в церковь и слушал молебен. Приготовив холст или доску для иконы, он заставлял читать вслух Евангелие или житие святого, которого предположил изобразить, и, остановясь на каком-нибудь тексте или месте читаемого, прерывал чтение, набрасывал рисунок и затем давал своей идее дальнейшее осуществление». Его любимым чтением (кроме Нового Завета и Писания вообще) были книги духовного содержания «О подражании Христу», «Беседы Макария Египетского», сочинения Дмитрия Ростовского, «Путь ко спасению», «Об истинном христианстве» Тихона Задонского. Искренность его настроения даёт особое значение его картинам, проникнутым религиозной поэзией, а не представляющим только рисунки на религиозные темы. У всякого религиозного живописца есть своё представление о Божестве и Божественном. Характер этого представления у Боровиковского исследователи обозначают словами «высшая красота». То спокойное, счастливое блаженство, которое (в царстве любви и кротости) грезится ему в будущей жизни. В одном из своих писем он так говорит об этом: «Мир света, радости, покоя и блаженства!» Таковы его «Нерукотворенные образа», сияющие этим высшим счастьем, его идеально прекрасные изображения Божьей Матери, Спасителя, его святые апостолы. Даже на плащанице он изображает Христа после его крестной смерти молодым и прекрасным, как бы только заснувшим. Страдание – удел здешней жизни, а потому его можно встретить у художника лишь в изображениях из земной жизни святых. Но вообще у него почти не встречается страдающих, аскетических лиц, следов мучений. Его божественные изображения отражают благость, а не страдание. Страдают только люди, Божество предвечно и непреложно и имя Ему – Истина. Боровиковский написал несколько целых иконостасов и несколько их частей. Те и другие частью сохранились, частью погибли совсем, или загублены реставрацией. Целые иконостасы были известны в г. Могилеве, в соборе Св. Иосифа, выстроенном в память встречи в этом городе императрицы Екатерины с австрийским императором Иосифом II; в г. Торжке, Тверской губернии, в Борисоглебском монастыре (37 икон, 1793 г.); в селе Романовке, Мглинского уезда Черниговской губернии (26 икон, 1815 г.); в верхнем приделе церкви Св. Троицы, в Петербурге, на Смоленском кладбище (8 икон, 1824–1825 гг.). Целый иконостас существовал ещё в дер. Тишанке, Острогожского уезда Воронежской губернии, принадлежавшей некогда канцлеру князю Безбородко, по заказу которого был, вероятно, и писан, но теперь, говорят, совсем погиб.