Иоанн Дамаскин разработал вопрос с такой подробностью, что всё последующее православное богословие не прибавила к нему что-либо существенно нового. Его основное положение таково: взаимное общение свойств состоит в том, что каждое из двух естеств обменивается тем, что ему свойственно, с другим, по причине тождества Ипостаси и проникновения их одного в другое. Но, хотя естества Господа проникают одно в другое, это проникновение произошло от божественного естества, ибо оно через всё проходит, как желает, и проникает, а через него ничто не проникает, по той причине, что Слово сделалось плотью. Но Оно не вышло из границ своего божества и не лишилось своих боголепных преимуществ, обожествлённая плоть не изменилась в своей природе и естественных свойствах. Тем не менее, божество уделяет плоти собственные свойства, само оставаясь бесстрастным и непричастным страстям плоти. Посему плоть во Христе, т.е. вообще человеческая природа, является обоженой. Одна и та же плоть сама по себе была смертной, а не по ипостасному единению со Словом животворная; и во Христе, впрочем, она была подвержена смерти, но не тлению; она обогатилась божественными действиями. Так и душа Господа, вследствие единения со Словом, обогатилась вместе с остальными божественными знамениями также и ведением будущего; получила обожение и человеческая воля во Христе: она следовала и подчинялась Его божественной воле, не действуя по собственному расположению, но желала только того, чего хотела Его божественная воля, чтобы она желала. С другой стороны, и всё уничижительное (Дамаскин имеет в виду голод, жажду, слёзы, страдания, страх смерти), происходящее от плоти, сделалось общим и тому, и другому естеству. Но это уничижительное Иисуса Христа носило такой характер, что не являлось оскорблением божества: наши естественные страсти были во Христе и сообразно с естеством и превыше естества. Сообразно с естеством они возбуждались в Нём тогда, когда Он позволял плоти испытать то, что было ей свойственно. Он был превыше естества, потому что в Господе то, что было естественно, не предшествовало Его воле, ибо в Нём не видно ничего вынужденного, но всё было добровольное. Ибо, желая, Он алкал, желая, жаждал, желая, боялся, желая, умер». Молитва тоже есть выражение нашей немощи. У Христа и она имела особый характер: Его «святой ум» «не имел нужды ни в восхождении к Богу, ни в испрашивании чего-либо у Бога; но Он молился, потому что усвоил Себе наше лицо, изображал в Самом Себе свойственное нам» и «чтобы почитать Отца как начало и причину». Верхом нашей немощи являются страдание и смерть; во Христе страдало только то, что могло страдать по естеству, а бесстрастное божество не страдало, как солнце, освещающее дерево. Когда рубят последнее, оно остаётся нерассеченным и не страдает. После Иоанна Дамаскина развитее восточного богословия надолго приостанавливается. Дальнейшее раскрытие догмата communicatio idiomatum исследователи рекомендуют искать на Западе. Средневековое богословие с его резким противопоставлением Бога миру и человеку не создавало благоприятной почвы для богословской рефлексии над этим вопросом, несмотря на общий интерес к христологии. В самом начале Средних веков богословские споры на Западе вращались именно около христологического вопроса и были видоизменённым продолжением борьбы монофизитства с диофизитством. Чтобы отстоять самостоятельность человеческой природы во Христе от распространявшихся идей монофизитства, испанские богословы стали называть Христа усыновлённым Сыном Божьим по человеческой природе (см. Адопцианская ересь), утверждая, что как Он, так и каждый человек в Нём может сделаться участником благодати усыновления. Это разделение двух природ во Христе не устраняли и обличители адопцианства, утверждая (например, Алкуин), что в лице Христа не Бог обратился (converses) в человека, но человек прославлен (glorificatus) в Боге. Более глубокое понимание предмета исследователи находят у ирландского богослова Иоанна Скота Эриугены (около 810 – около 877 гг.) благодаря его зависимости от восточного богословия, в частности, от Псевдо-Дионисия. Эриугена считал, что воплощением даётся человеку обожение (theosis), следовательно, возвышение человеческой природы. Что происходит во Христе, когда Он становится человеком, то должны делать все духи, сводя всё в силе к единству, видя всё в Боге и возвышаясь над всем разрозненным в общение с Богом.