Такое представление о единении божества и человечества во Христе даётся у апостола Иоанна, когда он говорит, что то самое «Слово», которое искони было у Бога и которым создано всё, «стало плотию» (Ин. 1:14; ср. Рим. 1:3; 9:5; Фил. 2:7). Равным образом оно выражается во всех тех местах апостольских посланий, где говорится о Христе как едином, одном и том же, всегда Себе равном (Еф. 4:10; Фил 2:6; Евр. 1:3; 13:8 и др.) и где Ему как Богу приписываются человеческие свойства и действия; а как человеку – божеские (Деян. 20:28; 1 Ин. 1:7; Ин. 3:15; Рим. 1:3; Фил. 2:10; Евр. 9:14). Это апостольское учение имеет для себя твёрдое основание в самосвидетельстве Христа: в Своих выражения о Себе Христос никогда не делает различия между божественным и человеческим существом. Богословы подчёркивают, что нет ни одного изречения, в котором можно было бы усмотреть след двойственности Его сознания, обособления божественной и человеческой жизни, божественной и человеческой воли, с двумя обособленными друг от друга рядами действий, из которых каждый имел бы собственный самостоятельный центр. В единстве самосознания Христа объединяются как Его предвечное бытие у Отца, так и человеческое бытие в мире как Его собственные, принадлежащие одному и тому же лицу состояния. «Прежде, нежели был Авраам, Я есмь» (Ин. 8:58) – таково рельефное выражение этого единства богочеловеческого самосознания, с которым могут быть сопоставлены подобные же выражения (Ин. 3:13; 8:25; 16:28 и др.). Равным образом, как об одном и том же, едином субъекте говорит Он о Себе, что Он есть сама истина (Ин. 14:6), источник жизни (6:35, 48, 51), что имеет власть жизни и смерти (11:25) и что Он будет пригвождён к кресту и умереть (Мф. 16:21; Лк. 18:33), но в смерти победить смерть (Ин. 2:19; 12:32; Лк. 24:26). Исследователи подчёркивают, что глубочайшие контрасты совпадают друг с другом в единстве одного и того же лица, являясь Его различными определениями и обнаружениями. Те и другие исходят из единого центра, из единого лица Богочеловека как воплотившегося вечного Слова. Церковное учение о Богочеловеке было сформулировано в определении Халкидонского собора: «Исповедовать одного и того же Христа, Сына Господа Единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо и одну ипостась». Более конкретное раскрытие догмата даётся в учении о так называемых следствиях ипостасного соединения естеств во Христе, из которых два (двойство воль и двойство действований) конкретнее объясняют понятие о неслиянном и неизменном соединении естеств, и четыре (общение свойств, обожение человеческого естества, нераздельное поклонение Христу и признание Девы Марии Богородицей) раскрывают понятие о нераздельном и неразлучном соединении. Согласно определению Шестого Вселенского собора, «две естественные воли или хотения в Нём (Христе) неразлучно, неизменно, нераздельно, неслиянно… проповедуем; два же естественные хотения не противные… но Его человеческое хотение последующее и не противостоящее или противоборствующее, напротив, подчиняющееся Его божественному и всемогущему хотению». Так как «человеческая воля соединилась с божественною и всесильною волей (Слова) и сделалась волей вочеловечившегося Бога» (т.е. стала неотделима в ипостаси Логоса от Его божественной воли), то последняя не имела сама по себе особого предмета хотения, который не был бы вместе с тем и предметом желания со стороны человеческой воли, равно как и наоборот, а потому и хотящим по обеим естественным волям всегда был один. При двух качественно различных направлениях воль («две воли различались естественными силами»), количественно они проявлялись как одно желание единого хотящего. Абсолютно всегдашним согласием (совпадением) человеческой воли с божеской сама собой устраняется допустимость процесса выбора в человеческой воле Христа в обычном смысле этого слова. Человеческая воля во Христе не была колеблющейся волей, не переставая от того быть, однако, волей разумной и свободной. Процесс выбора есть следствие лишь неведения и извращённости человеческой природы грехом. Где нет греха, там воля устремляется непосредственно к добру как сообразному с естеством человека, – не по естественной, однако, необходимости, а вполне свободно (некоторую аналогию может представлять жизнь христианина на высшей ступени нравственного совершенства, когда добродетель является как бы второй природой).