Тем не менее, степень их унификации исследователи не преувеличивают: действенность ахенских канонов была столь же ограничена, как и эффективность других каролингских капитуляриев, служивших, скорее, манифестацией общих принципов власти. Бенедиктинский устав для монастырей являлся своего рода символом преданности Каролингам, отождествлявшим все монашество с бенедиктинским. Это представление, впоследствии потеряв связь с идеологическими и политическими обстоятельствами своего возникновения, было усвоено позднейшим монашеством и сохранилось вплоть до XII в. И в IX в., и позднее попыткам формального создания ордена бенедиктинцев препятствовали принципы, заложенные самим Бенедиктом Нурсийским, который отнюдь не рассматривал устав в качестве исчерпывающего уложения жизни, допуская существование в обители «местного обычая» (consuetudo loci) и отводя регламентациям аббата роль «живого устава», что предопределило существенное разнообразие во внутренней жизни отдельных монастырей, их замкнутость и суверенность. При Каролингах монастыри бенедиктинцев стали крупнейшими землевладельцами, приобрели ряд привилегий: королевская защита и покровительство, судебный и налоговый иммунитет. Они были высвобождены из-под власти местных сеньоров и епископов (хотя над отдельными обителями, преимущественно городскими, их основатели и донаторы сохранили власть). Позднее в Римско-Германской империи это обусловило превращение ряда аббатств в княжества. Взамен имперские монастыри были обязаны государю верностью и службой (servitium regis), молились за благополучие государя, его семьи и империи, размещали на своих землях воинов, помогали советом, принимали у себя двор, приносили подношения, организовывали школы для мирян и клира, тиражировали книги. Многие обители (Фульда, Райхенау, Санкт-Галлен, Корби и др.) стали  крупнейшими центрами книжности и учености. До конца XI в. монастыри бенедиктинцев почти полностью монополизировали сферу образования, науки и книжного дела. В эпоху Каролингов существенно меняется и быт монахов: строятся монументальные монастырские ансамбли, братия полностью перепоручает физический труд зависимым крестьянам, сосредоточившись преимущественно на интеллектуальных занятиях (в том числе описании истории), с тех пор традиционных для бенедиктинцев. В результате происходит «аристократизация» монашества: оно формируется, в основном, из детей знати, переданных в монастырь почти «из колыбели» (так называемые облаты). Намечается отчуждение между общиной и аббатом, отныне важным сановником, который либо назначается, либо (при наличии привилегий свободного выбора аббата) только утверждается императором. Нередко (со времён франкского майордома Карла Мартелла, VIII в.) аббатом мог стать вообще мирянин (abbas laicus), получавший обитель в качестве поощрения за службу. Монастырь становится средоточием сложных общественных отношений с властью, вассалами и принадлежащими ему крестьянами, что, с одной стороны, увеличило удельный вес хозяйственно-административных и политических занятий в жизни бенедиктинцев, а с другой, в перспективе сделало их монастыри объектом притязаний светских сеньоров и высших церковных иерархов. В Италии реформы Бенедикта Анианского не имели такого значения, как в районах к северу от Альп, поскольку большинство итальянских общин и без того придерживались бенедиктинского устава. Распад империи Каролингов подорвал и без того относительное единство бенедиктинского монашества. Многие монастыри в Западнофранкском королевстве, Лотарингии, Италии и Баварии или перешли к местным магнатам, или подверглись разрушениям (в том числе вследствие набегов норманнов, арабов и венгров) и секуляризации. Однако размеры упадка и обмирщения бенедиктинцев на рубеже IX–X вв. исследователи не преувеличивают: монастырские реформы, корни которых они видят в религиозном подъеме X–XI вв., отразившим углубление христианизации, а также попытки возрождения аскетических ценностей были вызваны не только этим.