БОДЛЕР Шарль - Страница 3

В 1857 г. вышел самый известный его поэтический сборник «Цветы Зла» («Fleurs du mal») – книга всей сознательной жизни Бодлера, шокировавшая публику настолько, что цензоры оштрафовали автора и вынудили убрать из сборника шесть наиболее «непристойных» стихотворений. Сборник был выстроен так, чтобы смотреться внутренне цельным собранием – исповедальным рассказом о скитаниях души, мятущейся, страждущей среди жизненной распутицы, где злое и больное (французское «mal» сочетает оба эти значения) разлито повсюду, гнездится в сердцах и умах. Охранительное благомыслие тогдашней Франции сразу же усмотрело посягательство на добродетель в бодлеровском беспощадно трагическом высвечивании сдвоенного грехопадения – «предзакатного» века и самой личности. Последовало судебное разбирательство, и по приговору на нее впредь до «чистки» налагался запрет. Бодлер не смог включить запрещенные стихотворения и в расширенное, кое в чем подправленное переиздание сборника 1861 г., но продолжал работать над книгой и позже, готовя третье ее издание, снова дополненное и увидевшее свет посмертно, в 1868 г. Что же касается исключенных стихотворений, то они составили часть книжечки «Обломки» (1866 г.), выпущенной полуподпольно. Бодлер так писал о «Цветах Зла» за год до смерти одному из знакомых: «В эту жестокую книгу я вложил всё моё сердце, всю мою нежность, всю мою веру (вывернутую наизнанку), всю мою ненависть. Конечно, я стану утверждать обратное, клясться всеми богами, будто это книга чистого искусства, кривлянья, фокусничества; и я солгу, как ярмарочный зубодер». «Цветы  Зла» и в самом деле – «обнажённое сердце» Бодлера (как озаглавил он свои дневниковые записи). Ничего равного этой книге по пронзительной оголённости признаний – будь они навеяны искусами порока, ослеплённой мстительностью, грёзой, обожанием, покаянным настроем, изломанной страстью, ужасом перед неотвратимой смертью, жаждой чистоты, пресыщением, бунтарством, свинцовой хандрой, – ничего подобного по твёрдой убеждённости, что всё это и ещё очень многое способно уживаться в одной душе, лирика французов до Бодлера не знала, да и после него достигала не часто. Причина здесь не просто в бестрепетно честной, «как на духу» откровенности, но и в другом взгляде на человеческую личность, чем у романтиков, чтимых Бодлером и одновременно оспариваемых. Исповеди этих «сыновей века» бывали и доверительно искренними, и удручёнными, однако источник дурного, чадного, порочного помещался ими где-то вовне – в скверных обстоятельствах, убожестве обстановки, злокозненности судеб. Первый из «сыновей конца века», Бодлер с усугублённой ранимостью испытывает гнёт неладно устроенной жизни, где он сам, носитель редкого дара, обречён на отщепенство в семье («Благословение»), в пошлой толпе («Альбатрос»), в потоке истории («Маяки»). Он находит облегчение разве что в пробах обратить доставшийся ему роковой жребий в горделивую доблесть, подписав себе неукоснительный долг свидетельствовать от лица «каинова отродья» – всех отверженных и обездоленных, откуда бы ни проистекали их беда («Авель и Каин», «Лебедь»). Разрыв «я» и окружающего – ценностная разнозаряженность, с одной стороны, самосознания, раньше непоколебимо уверенного в собственной правоте и нравственной безупречности, а с другой – неблагополучного миропорядка – дополняется у Бодлера их зеркальностью, взаимопроникновением. В потаённых толщах души, дотоле обычно однородной, равной самой себе, он обнаруживает неустранимую двуполюсность – совмещение вроде бы несовместимого, брожение непохожих друг на друга задатков и свойств, легко перерождающихся в свою противоположность. С первых же строк пролога к «Цветам Зла», бросая вызов расхожим самообольщениям и намеренно делая крен в сторону саморазоблачения, поэт приглашает всякого, кто возьмёт в руки его книгу, честно узнать себя в её нелицеприятной правде: «Глупость, грех, беззаконный законный разбой Растлевают нас, точат и душу и тело. И, как нищие, – вшей, мы всю жизнь, отупело Угрызения совести кормим собой».

 



 
PR-CY.ru