Не последнюю роль играет лицо с негармоничными, ассиметричными или искаженными чертами лица, гримасы, непропорционально широко раскрытые, косящие глаза. Часто используется неподходящая ситуации мимика, как, например, смех в трагической или пугающей ситуации. Жесты сумасшедшего чаще всего противоречивы и непонятны, положение тела неправильно или искажено судорогой. Описание сумасшествия встречается не только в живописи, но и во многих исторических и современных произведениях. Чаще всего сумасшедшие играют роль предсказателей, волхвов, колдунов или показывают и высмеивают сложившийся общественный порядок в произведениях с социальной тематикой. Примерами русской литературы с тематикой безумия могут служить роман Фёдора Михайловича Достоевского «Идиот», повесть Николая Васильевича Гоголя «Записки сумасшедшего», пьеса Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума» и др. За многовековую историю человечества было выявлено множество различных форм сумасшествия и предложено несколько классификационных систем. Новым этапом в исследовании безумия исследователи считают выход книги французского философа, историка и культуролога Мишеля Поля Фуко «История безумия в классическую эпоху» (1961 г.), где это понятие приобрело не только собственно философскую, но и культурологическую определенность. Осмысливая генезис современного европейского человека, он анализирует становление феномена безумия в истории европейского Запада. Согласно его мнению, в конце Средних веков культуру Европы охватили тревога и беспокойство. Безумие и безумец несли в себе «и угрозу, и насмешку, и головокружительную бессмыслицу мира, и смехотворное ничтожество человека». Безумие при этом полагалось не только предвестником Апокалипсиса, но и несло в себе элементы некоего труднодостижимого, скрытого от всех, эзотерического знания. Согласно Фуко, именно отношением к безумию проверяется смысл человеческого существования, уровень его цивилизованности, способность человека к самопознанию и пониманию своего места в культуре. Иначе говоря, отношение человека к «безумцу» вне и внутри себя служит для него показателем, мерой человеческой гуманности и уровнем его зрелости. И в этом плане вся история человечества выглядит у него как история безумия. Как теоретика Фуко всегда интересовало то, что исключает разум: безумие, случайность, феномен исторической непоследовательности, словом, все то, что, по его определению, выявляет «инаковость», «другость» в человеке и его истории. Как все философы-постструктуралисты, он видел в литературе наиболее яркое и последовательное проявление этой «инаковости», которой по своей природе лишены тексты философского и юридического характера. Особое внимание Фуко уделял литературе, «нарушающей» («подрывающей») узаконенные формы дискурса своим «маркированным» от них отличием, т.е. ту литературную традицию, которая была представлена для него именами французского аристократа писателя и философа Донасьена Альфонса Франсуа де Сада (1740–1814 гг.); французского писателя и поэта-романтика Жерара де Нерваля (1808–1855 гг.); французского поэта, прозаика и драматурга Антонена Арто (1896–1948 гг.) и, естественно, немецкого филолога, философа и писателя Фридриха Ницше (1844–1900 гг.). По мысли А. Арто, гуманизм XVI в. «не возвеличил, а умалил человека», предварил эпоху классицизма, давшую начало новому пониманию безумия. Во-первых, оно становится формой, соотнесенной с разумом; оба служат друг другу мерой. Во-вторых, безумие превращается в одну из форм самого разума; оно сохраняет определенный смысл и самоценность, лишь находясь в пространстве разума. Согласно Фуко, «истина безумия» стала «одним из ликов разума», благодаря которой он обрел «еще большую уверенность в себе». С его точки зрения, «нормальный человек» – такой же продукт развития общества, конечный результат его «научных представлений» и соответствующих этим представлениям юридически оформленных законов, что и «человек безумный»: «Психопатология XIX в. (а вероятно, даже и наша) верила, что она принимает меры и самоопределяется, беря в качестве точки отсчета свое отношение к homo natura, или к нормальному человеку. Фактически же этот нормальный человек является спекулятивным конструктом; если этот человек и должен быть помещен, то не в естественном пространстве, а внутри системы, отождествляющей socius с субъектом закона».