БЕРДЯЕВ Николай Александрович - Страница 4

Моральное сознание осложняется у Бердяева при этом его религиозными и мистическими идеями: у него уже выступает идея «нового эона», он ищет «нового религиозного сознания». Поскольку, по мысли Бердяева (которая отныне уже навсегда входит в предпосылки его морального сознания), «человек нового религиозного сознания не может отречься ни от язычества, ни от христианства», то у него начинается отрыв от христианской культуры, а позже и борьба с ней, и отвращение к ней (во имя «нового» религиозного сознания»). Новый этап в эволюции морального сознания Бердяева проглядывается в книге «Смысл творчества», которая начинает период дуализма (с ним Бердяев так и остался до конца дней, хотя сами формулировки дуализма несколько раз у него менялись). «Мир есть зло, – пишет он, – из него нужно уйти. Свобода от мира – пафос моей книги». Уже из этих слов ясно основоположное значение моральной сферы во всем творчестве Бердяева (поскольку дуализм, вытекающий из моральной основы, остался решающей предпосылкой всех его высказываний). С другой стороны, уже вся эта книга есть такой апофеоз человека, такое возвышение его, что ни к кому в русской философии не относится упрек К.Н. Леонтьева (1831–1891 гг.) в антрополатрии (т.е. в возведении человека в предмет поклонения), как именно к Бердяеву: «Бесконечный дух человека претендует на абсолютный, сверхприродный антропоцентризм, он сознает себя абсолютным центром не данной замкнутой планетной системы, а всего бытия, всех миров». При такой позиции (которая определяется вовсе не онтологией человека, а именно его моральным самовозвеличением) основной задачей (даже долгом) человека является творчество. «Цель человека не спасение, а творчество», – цитирует Бердяева Зеньковский и подчеркивает, что Бердяев тут же смягчает свою мысль тем, что признает, что все же «для творческого восхождения нужно спасение от зла и греха». Рассмотрение человека как существа, одаренного огромной творческой мощью, и в то же время вынужденного подчиняться материальной необходимости, определяет характер понимания Бердяевым таких глубинных вопросов человеческого существования, как вопросы пола и любви. Критикуя ханжеское отношение к этим вопросам современного ему общества и церкви, Бердяев подчеркивает, что этот «мучительнейший вопрос для каждого существа, для всех людей он так же безмерно важен, как вопрос о поддержании жизни и смерти. Это – проклятый мировой вопрос, и каждый пытается в уединении, тщательно скрываясь, таясь и стыдясь, точно позора, победить половое разъединение мира, эту основу всякого разъединения, последний из людей пытается любить, хотя бы по-звериному». Глубинное основание полового влечения Бердяев видит в том, что ни мужчина, ни женщина сами по себе не есть образ и подобие Бога в полном смысле этого слова. Только соединяясь в любви, они образуют целостную личность, подобную личности божественной. Это воссоединение в любви есть одновременное торжество, выводящее человека из мировой данности, царства необходимости, в космос, царство свободы. Любовь творит иную, новую жизнь, вечную жизнь лица. «В творческом акте любви раскрывается творческая тайна лица любимого. Любящий знает о лице любимого то, чего мир не знает, и любящий всегда более прав, чем весь мир». «Не творчество должны мы оправдывать, – пишет он, – а, наоборот, – творчеством должны мы оправдывать жизнь». «Старое религиозное сознание» не знало, – подчеркивает Бердяев, – такого отношения к творчеству – и потому с новым отношением к творчеству мы вступаем в эпоху «нового, небывалого религиозного сознания», ибо «творческий акт есть самоценность, не знающая над собой внешнего суда». «Культ святости должен быть дополнен культом гениальности» (как творческой силы). Для Бердяева «творческий акт задерживается в мире искуплением», и в моральном сознании, по его мнению, открывается внутренняя двойственность: «Христианство, как мораль искупления, не раскрыло морального творчества».

 



 
PR-CY.ru