Передача специфического, индивидуального образа есть факт большой онтологической важности, читатель и критик должны принимать образ не как объект, тем более, не как заместителя объекта, но должны постигать его специфическую реальность. В образе следует видеть несводимое, нередуцированное после того, как совершаются все возможные редукции. Башляр, в отличие от швейцарского психиатра и психолога Карла Густава Юнга (1875–1961 гг.), определенное влияние которого он испытал, отказывается признать за образом какой бы то ни было субстрат, соотносить его с чем бы то ни было, кроме него самого; поэтическая метафора есть исходный пункт, а не результат поэтического импульса. Он считает, что перевести образ на какой-либо другой язык – настоящее предательство, это равносильно отказу от самого образа. Факт утечки, имеющий место при самой, казалось бы, исчерпывающей интерпретации, свидетельствует об объективном характере психологического процесса творчества. Манипуляции австрийского психолога и психиатра Зигмунда Фрейда (1856–1939 гг.) направлены на то, чтобы мыслью исследователя подменить образную практику, жизнь изучаемого художественного образа, и при такой подстановке устраняется, выпадает особенное, частное бытие исследуемого явления. Художественный образ, по Фрейду, есть отражение, компенсация чего-то, явление вторичное, как бы не имеющее своей онтологичности. Башляр отвергает интерпретацию художественной практики как компенсации жизненных драм и неудач. Поэзия несет в себе свое собственное счастье, независимо от того, какую драму и какое страдание она призвана воплощать. «Психоанализ, – пишет Башляр в предисловии к «Поэтике пространства», – сразу же отказывается от онтологического исследования образа, он раскапывает историю человека, демонстрирует тайные страдания поэта. Цветок он объясняет навозом». Жизнь поэта и его творчество имеют различные онтологические сущности. Символика психоанализа, какой бы сложной и разветвленной она ни была, тяготеет к понятию, психоанализ с помощью образа хочет построить какую-то реальность, для него художественный образ – дополнительный инструмент познания, тогда как поэтический образ, считает Башляр, следует не понимать, а переживать, поскольку он сам есть действительность и не может сводиться ни к чему иному. Образ имеет смысл и значение не как замещение или вытеснение чего-то, но и сам по себе. Согласно его мнению, эра «нового научного духа» начинается в 1905 г. с формулирования одним из основателей современной физики Альбертом Эйнштейном (1879–1955 гг.) принципов теории относительности, а ее становление связано с формированием физики микромира (квантовой механики), революционизировавших все современное естествознание. Субстанциональности, стационарности, очевидности и фиксированности макромира были противопоставлены онтологическая неопределенность, лабильность, неочевидность и невозможность жесткой фиксации на уровне микромира. Эта переориентация науки потребовала признания фундаментальной незаконченности и априорной непредзаданности познания, его динамичности и открытости, конструирующе-конституирующей роли научного знания по отношению к онтологической картине мира. Отсюда приоритетность эпистемологической проблематики в философии, первоначально концептуализированной Башляром в теории приближенного знания. Последняя исходит из того, что реальность – это объективации сложно сконструированных инвариантных отношений элементов научных концептов, обнаруживаемых в процедурах измерения (что обеспечивает математике особую роль в научном знании). В результате объект (он же предмет научного познания): 1. не является непосредственной и очевидной данностью обыденного опыта (знания); 2. есть, в конечном счете, проекция, реализованный проект, перспектива определенных идей разума; 3. в таком качестве он: а) подлежит изменению в ходе дальнейшего познания по мере возрастания точности измерений (в этом ключе Башляр говорит о современном (по)знании как «реализме десятичного знака»); б) требует к себе критического отношения как научный конструкт и как проявляющий себя «в» и «за» определенной исторической социокультурной данностью (в этом ключе Башляр говорит о том, что современная наука имеет дело с «реальностью второй ступени».