Среди его коллег исследователи называют также швейцарского философа и психолога Жана Пиаже (1896–1980 гг.), также считающегося основоположником неорационалистического подхода в философии науки. Его ближайший ученик – Жорж Кангийем (1904–1966 гг.) – учитель и коллега Мишеля Поля Фуко (1926–1984 гг.). Основные эпистемологические работы Башляра: «Исследование приближенного знания» (1927 г.), «Об эволюции одной физической проблемы. Распространение теплоты в твердых телах» (1927 г.), «Индуктивное значение относительности» (1929 г.), «Когерентный плюрализм современной химии» (1932 г.), «Новый научный дух» (1934 г.; работа содержит в себе «проектную» формулировку неорационализма как подхода), «Атомистические индукции. Опыт классификации» (1935 г.), «Диалектика длительности» (1936 г.), «Исследование пространства в современной физике» (1937 г.), «Формирование научного духа: вклад в психоанализ объективного познания» (1938 г.), «Философия «не». Опыт философии нового научного духа» (1840 г.; ключевая работа первого периода творчества Башляра, рефлексирующая основания его понимания неорационализма; иные версии перевода – «Философия «нет»», «Философия отрицания»), «Прикладной рационализм» (1949 г.; работа излагает «техническую» составляющую его концепции), «Рациональный материализм» (1953 г.; работа содержит «последнюю» уточненную версию эпистемологии Башляра) и др. Эпистемология Башляра по ряду позиций типологически близка кругу идей «позднего» австро-английского философа-неопозитивиста, логика и социолога Карла Раймунда Поппера (1902–1994 гг.) и всего критического рационализма. Предметом специальных исследований стало влияние идей Башляра на становление структурализма, особенно генетического структурализма. Благодаря второй ипостаси своей философии – исследованию «творческого воображения» – Башляр смог надолго оказаться в центре интеллектуально-культурной жизни Франции (в разное время его называли «философом сюрреализма», признавая его влияние, наряду с Жан-Полем Сартром (1905–1980 гг.), на становление «нового романа», видели в нем инициатора и мэтра «новой критики», что было оспорено Роланом Бартом; 1915–1980 гг.). Башляр стремился сделать науку и поэзию дополнительными, связать их как две противоположности, говорил о взаимной непроницаемости сфер научного и поэтического творчества. В истории французской культуры XX в. трудно найти аналогичный пример столь глубокого проникновения и в науку, и в поэзию. Встречающаяся в критической литературе аналогия с «универсалистским интеллектуализмом» поэта, эссеиста и философа Поля Валерии (1871–1945 гг.), автора многих работ о поэтике и эстетике, не вполне убедительна. Для Валери наука, при всем его увлечении ею, была только экстраполяцией поэзии. Он стремился расширить сферу поэзии, выйти за ее границы. Для Башляра наука и поэзия – сферы совершенно равноправные, в поэтике он не сторонник рационализма Валери, а продолжатель неоромантических традиций и направления, связанного с европейским сюрреализмом 30–40 гг. Его творчество в определенной мере явилось реакцией на растущую специализацию науки и техники и их дегуманизацию в современном обществе, поставившие под угрозу культуру будущего. Это порождает стремление к новому синтетическому, целостному подходу к творческой деятельности. Попытки целостной космологической интерпретации человеческой активности стали предприниматься лишь в XX в. Эстетика Башляра в значительной степени оказывается неприятием гносеологизма Нового времени. Его эстетические и психологические работы – один из примеров такой интерпретации художественного текста, когда акцентируется изоморфизм человеческой личности и космоса. Поэтому творческий акт для него не есть явление индивидуальной воли, а художественное произведение не есть артефакт. Башляр определяет метафору как «проекцию человеческой природы на универсальную природу», имея в виду, что человек относится к космосу как к субъекту, усматривая в нем такие же черты, как и в самом себе, а не только как к объекту изменения и воздействия.