Андрей Белый полагал, что есть внутреннее созвучие у задач религиозного обновления и социального переворота. Не случайно новую книгу стихов «Пепел» (СПб., 1909 г.) он посвятил памяти Николая Алексеевича Некрасова. «Насквозь русский, эмоциональный, мягкий, увлекающийся, живущий в своём мире фантазии, он мало чувствовал реальность жизни и, если с ней сталкивался, то страдал и бунтовал», – так характеризует поэта Маргарита Кирилловна Морозова (Кубок метелей. М., 1997 г.). В «Пепле» произошёл сдвиг от надмирного к земному. Не «золото» и «лазурь» (символы горнего мира), а «свинец облаков», «просторы голодных губерний», кабаки, в которых заливает горе вином его лирический герой, бродяга и «горемыка». Чувства одиночества и оставленности, можно сказать, богооставленности оттеняются контрастными ритмами лихой пляски. Но и в напряжённой атмосфере уличных митингов и демонстраций (цикл «Город») нет подлинного оживления и соборной радости. В рецензии Сергея Соловьёва на «Пепел» прозвучал справедливый упрёк: «Характерно, что поэт видит в России всё, что видел Некрасов, всё, кроме храма, о камни которого бился головой поэт народного горя. Скудного алтаря, дяди Власа, апостола Павла с мечом нет в книге Андрея Белого» (Весы. 1909 г. № 1). За социально-эпическим «Пеплом» следует лирико-медитативная книга «Урна» (М., 1909 г.), образец философской поэзии, автор которой творчески развивает традиции Евгения Абрамовича Баратынского и Фёдора Ивановича Тютчева. В «Урне», как и во многих поэтических и прозаических произведениях Андрея Белого, обращают на себя внимание яркие словесные новообразования. Николай Онуфриевич Лосский считал: «Некоторые слова, изобретённые им, следует ввести в общее употребление, но есть у него и слова, выражающие столь тонкие и мимолётные оттенки описываемого им случая, что они могли быть употреблены только один раз в жизни» (История русской философии. М., 1994 г.). Повесть «Серебряный голубь» (М., 1910 г.), по замыслу Андрея Белого, должна была стать первой частью трилогии «Восток или Запад». В ней он чутко предугадал серьёзную духовную опасность для России сектантства, питательной почвой для которого являются народные суеверия, пережитки язычества и так называемое двоеверие. Традиционная для русской литературы тема хождения в народ раскрывается здесь как антитеза «почвы» и культуры, противостояния голубиного и ястребиного, ангельского и бесовского в народной душе. По мнению Николая Александровича Бердяева (статья «Русский соблазн»), Андрей Белый отрицает азиатскую, косную Россию во имя грядущей России, очищенной духовно и нравственно: «В романе А. Белого есть гениальный размах, выход в ширь народной жизни, проникновение в душу России... чувствуется возврат к традициям великой русской литературы, но на почве завоевания нового искусства» (Русская мысль. 1910 г. № 11). Свою трактовку национально-религиозной самобытности России, не сводимой ни к западнической, ни к славянофильской концепции, Андрей Белый изложил в очерках «Россия» (газета «Утро России». 18 ноября 1910 г.), «Трагедия творчества: Достоевский и Толстой» (М., 1911 г.) и др. В 1909 г. Андрей Белый был одним из организаторов издательства «Мусагет», объединившего сторонников символизма религиозно-философской ориентации.