Бог не есть ни душа, ни разум, ни воображение, ни мнение, ни мышление, ни жизнь. Он не есть ни слово, ни мысль – и потому не воспринимается ни словом, ни мыслью. В этом смысле Бог не есть «предмет» познания, поскольку Он выше познания. Он не есть ни число, ни порядок, ни величина, ни малость, ни равенство или подобие, ни неравенство или неподобие. Он не есть ни сила, ни свет, ни жизнь, ни время, ни век, ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни единство. Бог в этом смысле есть Бог безымянный. Поэтому путь Его познания есть путь отвлечения и отрицания, путь упрощения и умолкания. Ничто из мира чувственного не может помочь в отыскании хотя бы приблизительного определения Бога. Бог не есть даже и бытие, не потому, что Он ниже бытия, а потому, что Он вне бытия, не включается в причинный ряд, присущий бытию. Он есть «подлинное Ничто», как «изъятый из всего существующего». Непознаваемый по Своей природе Бог, Который, по словам псалмопевца, «мрак сделал покровом Своим», не есть первичный Бог-Единство неоплатоников. В трактате «О Божественных именах» при рассмотрении приложимого к Богу имени «Единое» показывается его недостаточность и противополагается ему другое «наивысочайшее» имя – Святая Троица, говорящее о том, что Бог не единство и не множество, но что Он превосходит эту антиномию, будучи непознаваемым в том, что Он есть. Таким образом, апофатизм не сводится здесь лишь к богословию экстаза, поскольку это, прежде всего, состояние ума, отказывающегося от составления абстрактных понятий о Боге. Если плотиновский интеллектуальный катарсис направлен на освобождение сознания от множественности всего сущего, то для Псевдо-Ареопагита очищение равнозначно отвлечению вообще от всего тварного, как скрывающего Бога. Максим Исповедник в апофатике следует «Ареопагитикам», а в учении о богопознании он близок к Евагрию Понтийскому, утверждая, что в полноте своего бытия Бог непостижим для тварного существа. По его мнению, Бог не есть сущность в том смысле, как говорится о сущности сотворенных объектов. Оба положения, что Бог есть и что Он не есть, могут быть допустимы в богословии, и вместе с тем ни одно из них не может быть принимаемо в строгом смысле. Всякое мышление, утверждает он, предполагает множественность или, точнее, двойственность: мыслящее, которому соответствуют известная сущность и способность мыслить, и предмет мысли. В Боге же не может быть места этому раздвоению, Он есть абсолютная единица, в Нем субъект и объект мышления совпадают. Бог по сущности своей есть мышление, притом целостное мышление, и только оно. И сам Он сущность, соответствующая этому мышлению, и целостная сущность, и только она. И весь Он выше сущности, и весь Он выше мышления, ибо есть и монада неделимая, неразложимая и простая. То, что подлинно есть благо по своей сущности, не есть ни начало, ни цель, ни причина бытия и не имеет отношения к тому, что является источником движения к причине бытия. Бог есть все, и ничто, и превыше всего. Бог есть бытие, имеющее сущность и остающееся превыше сущности, имеющее мощь и остающееся превыше мощи, преисполнен всякой действенности и неисчерпаемости. Словом, Бог есть действенный источник всякой сущности, мощи, действенности, начала, середины и конца. Все существующее называется мыслимым, ибо имеет принципы для своего объяснения. Бог же по существу своему не мыслим. Он выше всякой мысли и есть объект нашей веры, основывающейся на умопостижимом, имеющим своим источником Бога.