Все признаки апокрифов носит не причислявшееся к отреченным книгам послание архиепископа Василия о рае (первая половина XIV в.). Автор опровергает мнение тверского епископа Феодора, что земной рай погиб. В доказательство он приводит ряд апокрифических данных о рае и, между прочим, рассказывает, что новгородцы, занесенные в море к высокой горе, услышали на ее вершине множество ликующих голосов и увидели сильный свет без солнца. Они отправили человека посмотреть, что там происходит, но он всплеснул руками, засмеялся и побежал в сторону голосов. То же случилось и с другим. Третьего отправили, привязав за ногу веревкой, но притащили его назад уже мертвым. Эта гора и была раем. Такие сказания считались достоверными даже некоторым из высших представителей церкви. Апокрифы послужили источником для народных духовных стихов, вроде стиха о Голубиной (или Глубинной) книге и множество других. На апокрифы всегда смотрели как на произведения, примыкающие к Священному Писанию и совсем не чуждые христианской культуре. А то обстоятельство, что они сплошь и рядом находились в составе авторитетных в церковных кругах сборников, невольно формировало мнение об отсутствии четкой грани между литературой истинной и апокрифической. Однако не только в исследовательской литературе XIX в. нет четкого ответа на вопрос: «Почему апокрифы были привлекательными и даже вызывающим уважение чтением у образованных книжников?», но и до настоящего времени не проведен анализ того, как отражены в литературных памятниках Древней Руси («истинных» и «не истинных») те направления и течения, которые выражали средневековую русскую мысль. Для решения этой задачи потребуются кропотливые специальные исследования, в результате которых должна сложиться картина, отражающая запечатленные в литературном наследии идейно неоднозначные ориентации в духовной жизни наших предков. Было бы неверно умолчать о том, что принципы классификации апокрифов не предлагались, и их публикации не предпринимались. Но различные способы их классификации могли мирно уживаться в рамках одной работы и даже взаимно дополняли друг друга, причиной чему служили довольно формальные основания выделения типологических признаков дореволюционными авторами. В результате открывался простор для произвольной перегруппировки и перетасовки признаков, а также для выявления сразу нескольких характерных черт в одном и том же материале. Такая «перекрестная» типология позволяла увидеть апокриф как бы объемно, взглянуть на него сразу с нескольких сторон. Но набор признаков, подобранных формально и произвольно, ограничивал познавательные возможности исследователей, нацеливая их преимущественно на внешнюю сторону явления. Поэтому совершенно не случайно практически не изученным осталось идейное содержание апокрифической литературы, и остаются неясными ответы на вопросы: «Почему тот, а не другой апокриф получал широкое распространение в культуре, и что конкретно интересовало в ложных текстах читателей и переписчиков?»