Под руководством Акакия Кесарийского они пришли к исповеданию омийства (т.е. теории, утверждающей, что Сын подобен Отцу). Вместе с этим на Анкирском соборе 358 г. сформировалась многочисленная партия омиусиан (т.е. сторонников теории, утверждающей, что Сын подобосущен Отцу). Во главе ее стали Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский. Эта партия постепенно пошла на соединение с защитниками Никейского символа веры и ко времени Второго Вселенского собора окончательно слилась с ними, предварительно выделив из себя группу, получившую наименование пневматомахов (т.е. духоборцев) или македониан. Следовательно, часть омиусиан не склонна была вместе с единосущием Сына признать и единосущие Святого Духа. Если иметь в виду этот факт, а также философские элементы в омиусианских документах (в актах Анкирского собора 358 г.), то естественно будет сделать заключение, что среди омиусиан были представители правого оригенизма, из которых, по крайней мере, часть не могла отрешиться от оригеновского воззрения о подчиненном положении Святого Духа. Ариане (по своему научному направлению в большинстве принадлежавшие к антиохийской школе), а затем и несториане боролись не только положениями аристотелевской философии, но и доказательствами из Священного Писания и умели находить в Ветхом и Новом Завете необходимые для обоснования своих воззрений места. Поэтому в борьбе с ними нельзя было найти защиты за аллегорическими толкованиями; необходимо было правильным научным методом вырвать у них те опоры, которых они искали в библейском тексте. Уже Афанасий в своих догматико-полемических произведениях основательно устанавливает буквальный смысл священных текстов и высказывает требование обращать внимание на исторические условия происхождения священных книг. Вопрос о праве применения аллегории вызвал даже принципиальные разъяснения со стороны каппадокийских Отцов: Григорий Нисский защищает аллегоризм против нападок с церковной стороны; Григорий Богослов (по его собственным словам) занимает среднее положение, а Василий Великий в резком тоне отклоняет аллегорию в применении даже для назидательных проповедей, почему по методу толкования Священного Писания его считают иногда представителем антиохийских начал. Даже Дидим не мог остаться в этом отношении всегда верным александрийцем. Что же касается Амфилохия, то он ограничивается буквальным изъяснением, а Аполлинарий уже усвоил метод антиохийской школы. Но что антиохийская школа с ее историко-грамматически-логическим изъяснением Священного Писания возникла не из еретического рационализма и что положенные в ее основу начала не вели с безусловной необходимостью к отчуждению от церковного учения и к пренебрежению церковно-богословскими традициями, об этом уже в начальной стадии свидетельствуют православные деятели, принадлежащие к антиохийской школе. По основным чертам экзегетики и по своим христологическим воззрениям к антиохийской школе должен быть причислен, прежде всего, Евстафий Антиохийский – один из первых научных обличителей арианства и литературный противник Евсевия Кесарийского. Приверженец антиохийского метода истолкования Священного Писания, он в самых резких выражениях восстает против чрезмерности аллегорического метода Оригена и оспаривает библейские факты в единственном бесспорно подлинном сохранившемся произведении: «О пророчественном духе против Оригена».