АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ - Страница 7

Автор «Повести» в Ипатьевской (т.е. киевской) летописи, как и Кузьма, преданный Андрею Боголюбскому человек, склонен видеть в князе праведника, почти «святого», равного «князьям-мученикам» Борису и Глебу. Прежде чем приступить к рассказу об обстоятельствах убийства, он произносит пространную похвалу князю, звучащую, как молитва. Этот летописный рассказ свидетельствует о том, что отношение к Андрею Боголюбскому меняется уже спустя два-три года после его смерти, т.е. к 1177 г. Версию «Повести» в Лаврентьевской летописи исследователи считают более поздней, появившейся при Всеволоде III Юрьевиче «Большое гнездо» (1154–1212 гг.). Здесь автор сокращает или устраняет житийные элементы, хотя Андрей все еще очень определенно рисуется «страстотерпцем». Колоритные описания разгрома восставшими княжеского дворца и его слуг, рассказы о равнодушии духовенства, о поведении «злодеев»-заговорщиков – все это смягчено и сокращено, нет упоминания о самом Кузьмище, а его лирические и скорбные «причеты» сменились поучительной риторикой летописца. Острота сцен убийства князя и боярские преступления в этой версии «Повести» покрываются полутенью. Эта версия более холодная и сдержанная, приспособленная к стилю официального свода летописи, в котором начинает расти, затмевая окружающее, образ «великого Всеволода». Точно так же летописи и литературные труды позднейших столетий в Москве и Твери воспринимали эту традицию не как теорию, но как исторический факт и связывали работу «владимирских самовластцев» с деятельностью их преемников, князей – собирателей Руси и борцов за сильную великокняжескую, а затем и царскую власть. В конце XV в., в обстановке близившегося конца новгородской самостоятельности, всплыла память о борьбе Новгорода с наступлением Андрея Боголюбского, и новгородская осада 1169 г. стала символом борьбы новгородского боярства с Москвой, вызвав появление особого «Сказания» об этом событии и ряда изображавших его икон. «Царственная Москва», создающая в конце XV в. свой торжественный кремлевский ансамбль, оглядывается на «образцы» владимирского зодчества XII в. Московские XV и XVI вв., жившие владимирским культурным и художественным наследием, модернизируя владимирских князей, изображали их как уже законченных «самодержцев». В глазах московских литераторов XVI в., составлявших «Степенную книгу царского родословия», Боголюбский уже представлялся «владимирским самодержцем», которому были «подручниками» киевские князья. Всеволода III «Степная книга» именует «родочисленным царствия Руськаго наследником, истинным корнеплодителем, первоначальствующим Руським самодержьцем». «Степенная книга» ввела в рассказ о кончине Боголюбского и народную легенду о казни Всеволодом III убийц Андрея, сочувственную память Боголюбского и осудительную по отношению к боярам Кучковичам. Никоновский летописный свод XVI в. проявил исключительное внимание к деятельности Боголюбского. Причины этого интереса понятны после того, что было сделано в XV–XVI вв. для создания торжественной генеалогии московских царей, в которой «владимирские самовластцы» были важнейшим реальным звеном.

 



 
PR-CY.ru