Авторитеты и приоритеты

Управление: механизмы развития

Актуальное интервью

Сегодня мы беседуем с первым заместителем министра образования Российской Федерации В. А. Болотовым. Виктор Александрович родился в 1952 году в г. Улан-Удэ в семье кадрового военного. Вместе с родителями ему в детстве приходилось часто менять место жительства. Среднюю школу он закончил в Красноярске. Затем Красноярский государственный университет, где прошел все ступени: студент, аспирант, ассистент, доцент, декан психолого-педагогического факультета. Имеет ученую степень кандидата физико-математических наук. Женат. Жена — учительница, дочь — студентка педвуза. В 1990 году В. А. Болотов был приглашен на работу в аппарат Министерства образования Российской Федерации. Руководство министерства стремилось распространить его опыт работы в Красноярском университете на педагогические вузы России.

— Виктор Александрович, это было все-таки стечением обстоятельств, или вы чувствовали в себе призвание к такого рода административной работе?

— В нашей команде в университете часто возникали ситуации, когда кто-то должен был брать на себя ответственность за организационные вопросы. И так случилось, что коллеги доверяли мне их решение. Что касается перевода в министерство, то надо учесть, что в то время заканчивалась эпоха административно-командных методов руководства, была некоторая эйфория по поводу больших новых дел. У нас в Красноярском университете были некоторые наработки, представлявшие новизну и определенную ценность. Бывший тогда первым заместителем министра Владимир Борисович Новичков предложил мне перейти работать в министерство именно для того, чтобы и другие педагогические вузы смогли перестроить свою работу в соответствии с теми новыми формами, которые мы создали в Красноярске и которые многим казались перспективным направлением. Я долго отказывался: не хотелось оставлять семью, свой факультет, свою программу. Но он смог меня убедить в том, что, если мы действительно хотим реформировать общее образование, надо всю систему педагогического образования перестроить. И здесь те наработки, которые мы делали в Красноярске, могли быть полезны. Я был далек от мысли делать карьеру в министерстве. Здесь, скорее, стечение обстоятельств.

— Ваш красноярский опыт вам удалось реализовать, работая в министерстве?

— В плане содержательном многие вузы этот опыт используют, работают по схожим направлениям. Мне кажется, что все-таки было определенное влияние тех установок, которые мы разработали в Красноярске. В целом же, к сожалению, многое из того, что планировалось в 1990 году, реализовать не удалось. Тогда было все-таки такое время, что нам казалось: стоит только начать, как все получится. Через год-полтора финансовые проблемы стали губить на корню многие начинания. Сегодня все больше усилий уходит уже на решение проблем выживания. Но главное движение я вижу в том, что мы, предоставляя свободу вузам по выбору программ, учебных планов, все-таки приучили людей работать над созданием собственных, авторских программ. Создавая стандартами некоторые рамки для этой свободы, мы, тем не менее, ее обеспечиваем. Семь лет назад наша программа была чуть ли не уникальной, а сегодня мы уже имеем широкий веер авторских программ. Я часто задаю себе и коллегам такой вопрос: хоть и трудно сейчас, но разве тогда было лучше? Они отвечают, что с нынешней свободой и прежними финансовыми возможностями было бы совсем хорошо. Иначе говоря, все упирается в финансовые проблемы, но желания вернуться к прежнему нет почти ни у кого, потому что есть свобода для маневра. И тот, сто обладает организаторскими способностями, как-то выкручивается. Но, постоянно находясь в режиме выживания, многое не удается реализовать.

— Такое финансирование образовательной сферы, какое мы имеем сегодня, на ваш взгляд, глубоко продуманная политика?

— Я бы не назвал это сознательной политикой, может быть, на начальном этапе реформ были такие планы, чтобы изживать иждивенческие настроения, уменьшить бремя бюджета. Но я могу со всей определенностью утверждать, что в течение последних двух лет это вынужденная мера. Это не чей-то злой умысел и не желание заставить вузы зарабатывать деньги самим. Это просто реальная ситуация в бюджете. Денег действительно нет. Другой вопрос — о приоритетах, о том, где можно, а где нельзя экономить. Очень часто это определяется степенью давления на правительство, уровнем лоббирования тех или иных бюджетных программ. Плохое финансирование образования объясняется не тем, что раньше Юрий Федорович Яров, а сегодня Владимир Георгиевич Кинелев мало занимаются этим вопросом. Простой пример: во время слушания вопроса в Государственной Думе о состоянии образования в зале в прошлом году присутствовало семь депутатов, а когда шел разговор об оборонной промышленности, зал был заполнен. Это говорит о том, что в общественном сознании образование пока еще не является приоритетным. Предпочтение отдается силовым ведомствам, агропрому, но не науке, культуре, образованию. Поэтому, когда возникает вопрос, на чем сэкономить, образование рассматривается не как общенациональная проблема, а как одна из отраслей народного хозяйства. А как отрасль образование проигрывает всем остальным. Еще пример: сколько в нашем парламенте учителей? А сколько там представителей силовых структур, директорского корпуса? Это отражает степень нашего правового сознания, когда в депутаты избираются люди, которые, как принято думать, занимаются более важными делами. Отсюда и политика правительства, находящегося всегда в ситуации выбора. Но все это не свидетельствует о том, что есть сознательная политика, направленная на развал системы образования. Это реальная ситуация в бюджете.

— Тогда это может быть банальным недопониманием, потому что без финансирования ни о каких инновациях, преобразованиях, реформе речи не может быть. Все это остается только декларацией.

— С одной стороны, все-таки хорошо, что такие декларации есть. Потому что, опираясь на них, предпринимаются шаги по реформированию системы образования. И Указ № 1 президента в этом смысле сыграл свою роль, и постановления правительства дают определенные установки. Пусть даже они остаются декларативными, поскольку не выделяется соответствующее финансирование. Я не могу говорить о политике Министерства финансов, но то, что там часто нет понимания,—это факт. Например, с финансированием спецПТУ, с сиротскими деньгами. Не надо забывать, что это дети с девиантным поведением, и если их не накормишь, они пойдут добывать еду преступными способами. В предвыборных программах многих кандидатов в депутаты есть рассуждения о приоритетности финансирования образования. Но как только человек приобретает власть, он начинает сталкиваться с другими реалиями. Идет очень сложное взаимодействие разных сильных фигур и сильных позиций. В такой ситуации часто приходится идти на компромиссы, они часто заканчиваются не в нашу пользу. Целевой же политики поддержки образования, как это было у большевиков после революции, нет. Большевики решали тогда проблему создания нового государства прежде всего за счет образования. Политику в этом делали такие крупные фигуры, как Луначарский, Крупская. Надо признать, что проблемы решить им тогда удалось, и война показала, что люди были преданы новому государству. Общаясь с коллегами из бывших союзных республик и стран социалистического лагеря, я обратил внимание на то, что сегодня невнимание к образованию характерно и для них. Поэтому я склонен видеть в этом не чью-то злую волю, а закономерность сегодняшнего дня, хотя и не совсем понимаю, чем она вызвана. Ведь вроде бы очевидно, что самым оптимальным способом создания нового общества и государства представляется обучение детей по новым учебникам. Понятно, что, если мы будем учить их по старым, мы потеряем еще одно поколение.

— Если будущее страны зависит от образования, а развитие образования зависит от настроения некоторых лиц в правительстве, то напрашивается вывод о том, что сегодня вообще нет управления системой образования.

— А я вам скажу так: сформируйте любой кабинет правительства, но отношение к образованию все равно не изменится. Это совсем не означает, что какие-то плохие люди плохо думают об образовании. И я повторюсь, что такая ситуация характерна не только для России.

Проблема в другом — к образованию очень часто относятся как к отрасли. С точки зрения людей, принимающих кардинальные решения, в правительстве все отраслевики говорят: «Без нас не будет будущего» (эти слова говорят и медики, и ученые, и работники культуры, и экологи, и силовики, и другие) — нужно делать выбор между отраслями.

— Но без образования нет ни науки, ни культуры. Оно лежит в основе всего.

— Вот и нужно, чтобы это было убеждением не только представителей нашей отрасли.

В развитых странах удается более или менее удовлетворительно решать вопросы образования и даже, извините за такое выражение, пересиливать силовые ведомства за счет мощной поддержки образования общественностью. Такой общественности у нас пока нет, но она появляется в виде различных общественных ассоциаций, объединений, обществ, в том числе и занимающихся вопросами образования. Поэтому для нас так важно говорить на страницах образовательного журнала о том, что образование превыше всего. Но будет гораздо важнее, если эту же мысль будут разделять наши депутаты, если в общественном сознании появится такая мысль. Декларации о нужности и важности образования пока еще слабо меняют общественное сознание. А голодный учитель будет рассуждать не о том, как воспитывать детей, а будет ругать правительство, что, кстати, часто приходится слышать. Для меня совершенно очевидна недооценка роли учительства в избирательной кампании. Учителя явно или неявно оказывают влияние на результаты выборов. И если мы сейчас не решим, например, проблему по нормализации выплаты зарплаты учителям, исход президентских выборов можно предсказать.

— Простите за нескромный вопрос: вы — человек компромиссов?

— Там, где это необходимо. Но есть вещи, которые обсуждению не подлежат. Если я убежден, что это черное, то бессмысленно убеждать меня в том, что это может быть сереньким. Например, идет обсуждение вопроса о передаче наших НИИ в Российскую академию образования. В частности, Республиканский институт повышения квалификации работников образования. Я сразу говорю: аргументов приводить не буду и слушать не буду. Это не обсуждается. Здесь компромиссы невозможны. Но, с другой стороны, когда ты работаешь в ситуации многих конфликтов и столкновений различных мнений, интересов, приходится учиться компромиссам. Ведь политика — это искусство возможного. В ситуации лобового столкновения пытаюсь всегда найти какое-то паллиативное решение. Черно-белая окраска мира для сегодняшнего дня недопустима. Всегда надо учиться толерантности и находить взаимоприемлемые решения.

— Занимая пост первого заместителя министра образования, вы волей-неволей являетесь лидером учительства. Если оно перед вами завтра поставит другие требования, вы сможете им отвечать? Например, стать бескомпромиссным борцом за их права?

— Для меня формальная должность и лидерство — не одно и то же. Любой психолог вам это подтвердит. Не всегда, например, директор школы является лидером коллектива. Но если формально подойти к тому же учительству с позиции финансирования и проанализировать реальную ситуацию, то надо признать целый ряд других факторов. Приезжаешь, например, в регион и начинаешь говорить о зарплате. Мне показывают бюджет, где денег просто нет. Приходится искать компромиссы. Есть районы самые тяжелые, есть получше. Давайте, говорю, направим деньги вначале туда, где совсем плохо. Другим можно помочь продуктами или как-то еще. Часто выходим в Минфин с просьбой о выделении денег из федерального бюджета тому или иному региону на заработную плату учителям. Но ситуация для меня не подлежит обсуждению, если губернатор получил деньги для учителей, но использовал их, например, для приобретения коттеджа. Можно согласиться с компромиссным решением губернатора, который учительские деньги раздал всем бюджетникам. Он мне говорит: село одно, учителям дам, а врачу не дам? А что я ему завтра скажу? И что значит, если учительство потребует, чтобы я бескомпромиссно боролся? Бескомпромиссно бороться можно на страницах газет, и таких борцов у нас много. А что это меняет в нашей жизни? Если быть откровенным, то у каждого из нас, руководителей, бывает желание написать заявление об уходе и не морочить людям головы. Как, например, я должен смотреть в глаза ректору, который приходит и говорит, что в его институте в общежитии температура такая же, как на улице? Что я могу ему объяснить? И как я должен здесь бескомпромиссно бороться? Естественно, возникает желание уйти и перестать отвечать за ситуацию. Но надо отдавать себе отчет в том, что это самый простой и не самый честный выход. Но если придет человек и скажет, что он знает, как все изменить, у меня к нему претензий не будет и кресло уступлю с удовольствием. Найти другую работу — не проблема.

— В таком случае напрашивается вопрос: вы удовлетворены своей работой, вы сделали все, что могли? В таком случае напрашивается вопрос: вы удовлетворены своей работой, вы сделали все, что могли?

— Сказать, что сделал все, никто не может. Я отвечу по-другому: я не могу упрекнуть себя в том, что я что-то мог сделать и не сделал. Но бывают обстоятельства сильнее тебя.

— Каково ваше видение дальнейшей ситуации в образовании?

— Здесь у меня оптимистические прогнозы. Не потому, что я оптимист по натуре, а потому, что начинаю видеть, как меняется отношение к школе, к учителю на районном уровне. Поступить в хорошую школу в Москве сейчас труднее, чем в хороший вуз. Хорошее образование ребенка для родителей приобретает характер ценности. Если взять ту же Москву, то мэр города понимает, что образование решает завтрашние проблемы. У него образование действительно является приоритетным. Но он понимает, что если не будет поддерживать образование, то не сможет пользоваться поддержкой москвичей. То же самое наблюдается и в других регионах. Вначале образованию будет оказываться поддержка на районном уровне, а потом цепная реакция пойдет выше. Я думаю, что школы смогут нормально жить уже через год-два. Это, правда, зависит от того, сумеем ли мы организовать работу с населением. Но сейчас ситуация такова, что мы финансируем только учреждения федерального подчинения. Нам нужно с регионами вырабатывать общую программу по поддержке образования. Это связано с вопросами ясной и реальной бюджетной политики. Но вытащить «воз» образования ни нам, ни им в отдельности не удастся. Только совместными усилиями.

— Тогда последний вопрос: вы — счастливый человек?

— Скажу так: несчастным я себя назвать не могу. У меня есть семья, которая меня ждет и любит. Есть работа, на которую я хожу без преодоления какого-либо внутреннего нежелания. С большинством подчиненных и коллегу меня нормальные отношения. Счастливым и самореализовавшимся назвать себя тоже не могу. Но это тема для отдельного разговора.

№ 4–5, 1996 г. С. 66–69.

 
PR-CY.ru