Сельская школа

Становится почти расхожей фразой у многих политиков мысль о том, что возрождение России начнется с ее глубинки. На чем основывается такое утверждение, обычно не аргументируется, а берется априори. В расчете на нашу глубокую веру в нравственные силы народа, оставшиеся неиспорченными в ходе войн, революций и реформаций. Новое общество, которое должно, по мысли реформаторов, возродить Россию, рождается, однако, не на митингах и забастовках в поддержку едва родившейся, но уже кастрированной демократии в России, а на школьной скамье. И это общество нашего недалекого будущего рождается там не само по себе, а в результате усилий педагогов.

Уже не секрет, что старая школа, авторитет которой строился на подвижничестве работников просвещения и законе об обязательном среднем образовании, уходит в прошлое. Новая школа, как и новые порядки, новые экономические отношения, еще не сформировалась, не сформулировала свои нравственные принципы. Ясно лишь то, что система народного образования решительно переключилась на предоставление образовательных услуг.

На практике такой подход был тотчас использован для перекачки средств в пользу тех учеников, которые оказались более конкурентоспособными. В короткие сроки была сформирована целая иерархия престижных образовательных учреждений (гимназии, колледжи, лицеи и т. д.), а внутри школ стали отдавать предпочтение работе со способными детьми. Для этого были использованы жесткий психологический отбор и снисходительное отношение к отсеву неспособных, а также повышенная оплата тем учителям, которые работают по сложным образовательным программам. Тем самым ученики получили возможность соревноваться за право занять престижное учебное место, а учителя — надежду вырваться из рутины «ординарной» школы за счет успехов своих учеников. Судьба малоодаренных, плохо воспитанных и бедных детей оказалась предрешена.

Единственное, что осталось от старой школы в новой — это социалистическая фразеология о научных методах и социальной справедливости. Научные методы основаны на результатах различных социологических исследований, а социальная справедливость сводится к подготовке конкурентоспособного выпускника. Конкурентоспособность, конечно, вещь справедливая, но при одном условии: если всем будут предоставлены равные стартовые возможности. Кто их должен предоставлять и в чем они должны заключаться? Ясно, что у богатого и сильного такие стартовые возможности будут иными. Отличаться они будут и по другим признакам, в том числе и по месту проживания ученика. Ребенок богатых родителей крупного или столичного города, естественно, всегда получит более солидное образование, чем его сверстник из глубинки, ни в чем ему не уступающий по своим способностям. Не понимать этого не могут ни педагоги, ни политики.

Почему же тогда есть упование на возрождение России не из столиц, а из провинции? И на возрождение какой России мы можем уповать?

Чтобы ответить на эти вопросы, мы отправились в Лебединскую среднюю школу Артемовского района Свердловской области, которая находится в 40 километрах от райионного центра. Школа, что называется, типичная, чем и была привлекательна.

Нас интересовало прежде всего, как государственная политика в области образования претворяется в жизнь, выражаясь устаревшей терминологией.

Учителям Лебединской средней школы, как выяснилось, региональный базисный учебный план импонировал своими принципами: гуманизацией, психологизацией, вариативностью образовательных подходов. Теперь не нужно исполнять указаний сверху с ощущением, что «все как будто правильно, но чего-то не хватает». Реформа образования принесла и сюда свои ощутимые плоды: каждый учитель теперь составляет свой учебный план с учетом регионального и федерального компонентов, школа, взяв за основу экономико-правовой аспект, приобрела, что называется, свое лицо. Понятно, что будущим фермерам придется грамотно вести хозяйство и отстаивать свои права. Естественно, что, будучи школой сельской, Лебединская школа обучает учащихся навыкам владения сельскохозяйственной техникой и обработке земли, ведению домашнего хозяйства. Хорошо, что изучаются культурные традиции своего села, внедряется информатизация в старших классах. Одним словом, педагоги изо всех сил создают вокруг себя новое общество, новое крестьянство, которое не будет бояться жить на земле и сможет кормиться от земли. А тем, у кого нет желания глубже пустить корни в родное Нечерноземье, дают повышенные знания по выбору.

Правда, проблема несколько упирается в отсутствие соответствующей литературы и учительских кадров. Впрочем, эта проблема характерна не только для этого уральского села. Характерно, что эта проблема — не главная.

Как-то сама собой в ходе разговора прозвучала мысль о том, что знания у сельских жителей не столь ценятся, как в городе, и что селяне вообще-то всегда относились к образованному человеку несколько иронично.

В самом деле, какой прок от знаний, если их негде применить? Да и что такое знания вообще? Что значит быть образованным? Есть такие персонажи в рассказах В. Шукшина. Для сельского жителя они — чудики, без царя в голове. Здравый смысл крестьянского сознания накрепко привязывает человека к земле, к устоям быта. Крестьянин всегда руководствовался в жизни соображениями целесообразности, стремился быть ближе к жизни. Так, как он сам понимал значение этих слов. Поэтому и педагоги Лебединской средней школы считают, что они за последние годы стали к жизни ближе, что они учат своих детей тому, что им в жизни пригодится: умению общаться, шить и вязать, пахать землю и выращивать скот. Зачем детей мучить зубрежкой, если можно научить их тому, как реализовать полученные знания. Потому и речь невольно скатывалась от федерального и регионального компонентов стандарта — к местному.

Хороший все-таки народ живет на Руси, непритязательный. Только сняли с учительства препоны формализма, откуда энтузиазм взялся? Как подарок оно приняло то, что ему принадлежит по праву. В самом деле, зачем формально относиться к предмету, к ученику, ко всяким воспитательным мероприятиям? Как воспитывают? Да самой личностью учителя, манерой общения, поведения. Какой же здесь секрет, если дети все на виду, да и педагоги тоже? Зачем же еще их дополнительно воспитывать на классном часе? Да, в новых условиях работать лучше, интереснее. Все изменилось, стало не так, как раньше. Во всем этом хочется и самим разобраться, и детей подготовить к жизни в новых условиях. Эти дети для них нечужие. Они росли на их глазах, даже их родители. Разве трудно понять, чего они хотят, что им нужно и что им не нужно. Педагоги обязаны им помочь.

Да, новую школу развернули лицом к потребителю, то есть к детям и их родителям. Целесообразность, конкурентоспособность, положенные в основу программно-целевого подхода как метода управления образованием на территории Свердловской области, конечно же, не явились пло¬дом кабинетной деятельности или аппаратных вымыслов. Они идут от самой жизни и к ней же возвращаются. Но едва ли в этом есть что-то новое, что дало бы основание говорить о развитии образования, как о таковом, о движении реформы по пути создания нового общества, о формировании нового человека. Не случайно слово «формирование» так непопулярно среди работников образования Свердловской области. Потому что целесообразность, по сути, подход утилитарный, способный решить только сиюминутные проблемы. Много раз приходилось слышать: «Мы повернулись лицом к заказчику». Но на простой вопрос: «А кто заказчик: дети, родители, общество, государственные органы управления образования?» — внятного ответа не всегда можно было добиться. И это тоже не случайно.

Мы как-то неожиданно, безоглядно и вдруг все стали рыночниками. У нас рыночные отношения в образовательную сферу стали внедряться чуть ли не насильно. Департамент образования Свердловской области разработал и внедряет целую концепцию перевода государственной системы образования на экономическую и правовую основу отношений. Реализация прав граждан на получение образования, стимулирование развития качества образования регулируются исключительно экономическими механизмами. Хорошо это или плохо? Все зависит от того, как на это посмотреть. Возьмем для иллюстрации пару цитат из концепции «Ординарное учебное заведение — это учебное заведение, в котором нет достаточного (определяемого каждой последующей категорией) количества специалистов, которым присвоена категория, и его учебно-технологическая база способна решать проблемы учебно-развивающего процесса лишь на иллюстративно-словесном уровне. В этом учебном заведении оплата труда педагогов строится по установленному государством минимуму ставок заработной платы и надбавок, а также по стажному принципу». Далее идет дифференциация учебных заведений по категориям. Без наличия категории ординарная школа навсегда останется ординарной, а учителя — на самой низкой зарплате. Вопрос в том: сколько сельских школ могут выбиться из числа ординарных? Далее: «Учитывая тот факт, что гражданин не только имеет право воспользоваться бюджетными средствами, которые предусматриваются на его образование, наравне с педагогом несет ответственность за их результативное использование, т. е. и сам несет ответственность (родители) за качество своего учебного труда, следует, безусловно, предусмотреть ряд мер и санкций экономического характера в отношении учащегося и его родителей». То есть меня могут завтра штрафовать за то, что мой сын получил двойку? И на эти деньги, а также на те, которые я плачу как налогоплательщик, будет учиться сын моего соседа? А как быть с правом выбора? А если мой сын выбрал для себя путь минимального усвоения знаний? Да и зачем они ему, если он все равно не будет иметь равных стартовых возможностей с другими, более сильными и богатыми? Мне ведь важно, чтобы он в школу ходил, а не по улицам бегал. И наработаться на богатых за свою жизнь он еще успеет.

Нет, говорят в Департаменте образования Свердловской области, для него же лучше будет, если он уже к девятому классу определится, кем хочет стать. А мы ему дадим специальность, если он будет хорошо учиться. Или две.

Но если он хочет получить образование впрок, что называется, на всякий случай? Сможет ли он его реализовать? Здравый крестьянский смысл педагогов сельской школы говорит: не сможет. Тогда вывод напрашивается сам собой: какой смысл в образовании?

Класть в основу государственной системы образования только целесообразность и конкурентоспособность просто опасно, потому что государственная система образования может быть единственным гарантом получения образования вообще. А если ребенок не может быть конкурентоспособным ни в каком смысле слова? Что делать с таким ребенком? Выбраковывать из жизни? С точки зрения здравого смысла, здесь противоречия нет.

Нет ничего нового в целесообразности и для отечественной педагогики. А. С. Макаренко, как известно, тоже выдвигал целесообразность как основное требование к воспитанию и также напоминал о том, что цель воспитания продиктована нуждами общества и не остается неизменной. Но в отличие реформаторов-демократов А. С. Макаренко утверждал, что педагогическая деятельность по своей направленности должна быть перспективной, а именно равняться на те запросы, которые предъявляются человеку сегодня, и те, что будут предъявляться в обозримой перспективе.

Новизна нашей новой школы поэтому видится в том, что были отброшены перспективы и общие цели. С точки зрения целесообразности оно, может быть, и правильно, а вот с точки зрения истинно гуманного отношения к «потребителю образовательных услуг» — сомнительно. Кто из педагогов или руководителей органов образования возьмет на себя ответственность за то, что не увидели в ребенке таланты, не дали им развиться, не помогли выбиться из рутины провинциального быта? Кто может подсчитать, сколько талантов на Руси уже было загублено и будет загублено в обозримом будущем целесообразностью здравого смысла?

Поэтому широко внедряются методы диагностики, чтобы убедить ребенка и его родителей в том, что нет смысла пичкать его «лишними» знаниями, а лучше дать ему ело в руки. К тому же если сами родители тоже будут считать, что от большой мудрости только лишние страдания.

Да, конечно, знания должны даваться с учетом местных условий и запросов граждан, преследовать индивидуальные цели — развить личные способности, дать дополнительно те знания, которые более всего соответствуют личным склонностям, сформировать индивидуальный характер. Только нечестно для реформаторов называть все это новыми подходами, а тем более — шагом вперед. Если же учесть, что миллионы детей в России лишились возможности получить хоть какое-то образование, то нельзя говорить о движении вперед в сторону демократии. Если вообще уместно говорить о движении, то только назад, на исходные позиции, в 20-30-е годы, отбросив в сторону все ценное, добытое советской школой и педагогической наукой.

Неужели ничего не было достигнуто за все эти годы?

Как бы мы ни относились к идеям и опыту А. С. Макаренко, но вспомнить то, что говорил Антон Семенович, мы обязаны. Хотя бы потому, чтобы утверждать, что старая советская школа себя полностью изжила, опыт ее усвоен и переработан и новая школа действительно имеет явные перед ней преимущества. Например, по его словам, самая большая опасность для педагога — «страх перед сложностью». Есть ли этот страх у педагогов той же Лебединской школы? Несомненно. В разговоре ясно прозвучала мысль о том, что есть понятие, «чтобы все это как-то быстрее установилось, определилось», и есть ощущение хаоса, сумятицы. Выбор, конечно, учителей радует, но истинный выбор останется декларативным без создания необходимых условий. А условия эти не могут быть созданы, если недооценивать диалектику единства и дифференциации образования.

Сейчас мы фактически отказались от общей программы образования и воспитания. Есть, конечно, стандарты, которые эту диалектику как-то учитывают. Но если не обеспечиваются условия для их реализации, они остаются декларативными. Хорошо, департамент образования Свердловской области, вооружившись Законом РФ «Об образовании», бросился загонять народ аттестацией педагогов в светлый мир знаний. Но ведь нет у департамента иной стратегии, кроме программно-целевого подхода, потому что нет ее в России вообще. Поэтому вполне логично такое утверждение, взятое из этой концепции: «Попытка удержать среднюю специальную и высшую профессиональную школу на федеральном или ведомственном уровне, во-первых, нелогична по отношению к общему курсу на регионализацию реформ; во-вторых, не позволяет сформировать полнокровную региональную программу и осуществить практику развития образования в области».

Одним из аргументов, используемых для обоснования региональной политики в области образования, является утверждение об отсутствии миграции среди населения. Куда поедет выпускник Лебединской средней школы? Кто и где его ждет? Такие доводы здравого смысла верны, но ведь именно это и ждут обычно от населения политики. Все помнят любимое выражение И. Джугашвили: «За работу, товарищи». Но ведь конечная цель знаний в том и заключается, чтобы решать задачи не личного плана, а социального. Разве работа педагога не является формой решения именно социальных задач? Известное утверждение, что у нас любая домохозяйка сможет управлять государством, тоже основано на желании каждого выйти за пределы самого себя, чтобы ощутить в себе причастность к чему-то значительному, может быть, великому. Предоставляет ли такую возможность своим выпускникам реформированная школа? Да, конечно. Но не всем.

Разговоры о конкурентоспособности выпускника, о требованиях, предъявляемых к нему, без упоминания заказчика, который эти требования сформулировал, по крайней мере, лицемерны. Хотя бы потому, что эти требования различны. Предъявлять же одинаково высокие требования ко всем в настоящее время у заказчика нет возможности. Поэтому высокий уровень образования будет доступен только для узкого круга лиц, число которых будет соответствовать потребностям сегодняшнего прогресса. Это соответствие и определяется как запросы общества. Поэтому нетрудно убедить людей в том, что общество и является тем заказчиком, который сформулировал профессиональные требования, предъявляемые к выпускнику.

В создавшихся экономических условиях государство будет более рационально тратить деньги налогоплательщиков на подготовку специалистов. Поэтому создано только то, что не требует больших денежных вложений, то есть стандарт образования. Да, он предоставил право выбора каждому, но нет механизма для реализации стандарта. На местах нет книг, нет соответствующих педагогических кадров, нет механизма для обеспечения «потребителя образовательных услуг» учителями и книгами. Не говоря о том, что кроме этого нужно еще много чего. Но такой механизм даже не создается, потому что государство не ставит перед собой задачу обеспечить каждого. Но узкий круг лиц всем необходимым давно обеспечен. Конечно, выпускники Лебединской средней школы рядом с такими будут явно неконкурентоспособными. Поэтому гуманизм сельского учителя и будет заключаться в том, чтобы уберечь своих детей от заведомо проигранной конкуренции с теми, кто ближе к вершинам социальной иерархии. Но все это дает определенное основание считать проводимую в образовании политику антинародной, по сути и по методам, а действующую систему — распределительной, которая еще очень далека от демократии. Чтобы сделать шаг в сторону демократии, система должна выбросить из употребления понятие о социальной справедливости, которое является движущей пружинкой всякой распределительной системы. А демократия — совсем иная гарантия прав.

Справедливости ради надо сказать, что работники образования в Свердловской области не скрывают того, что вся деятельность органов управления образования направлена на то, чтобы адаптировать систему к современным условиям, создать целостную систему образования. Система образования является и должна быть одной из самых консервативных систем. Она не может быть неизменной, но и резкие реформирования в ней приводят к болезненным искажениям, утрате накопленных ценностей. Отсюда и ощущения хаоса и сумятицы у педагогов Лебединской школы. Единственным утешением здесь может послужить утверждение о том, что мы переживаем переходный период. Но, откуда и куда переходим, далеко не каждый может понять. Но когда ощущение сумятицы сменится чувством безысходности и отчаяния загнанного в угол, история кое в чем может повториться.

№ 10, 1995 г. С. 144–148.