Общее направление поэзии Абу-ль-Атахии, преисполненной религиозного благочестия и призывающей к воздержанию, встретило сочувствие багдадского двора, стремившегося к укреплению авторитета халифской власти. Поэтому поэт, несмотря на свои шиитские симпатии, пользовался расположением при дворе. Вместе с тем его мировоззрению было свойственно и некоторое свободомыслие, характерное для времени религиозно-философских исканий. Вслед за мутазилитами поэт считал Коран не «извечно существующим», а «сотворенным» и даже не вполне совершенным с литературной точки зрения произведением, а свои стихи ставил порой даже выше иных сур Корана. Божественное откровение он не считал надежным средством в овладении истинным знанием и предпочитал в поисках истины опираться на собственный разум.

В конце VIII в. разнородное по уровню экономического развития и пестрое в этническом отношении аббасидское государство оказалось очень непрочным образованием. Халифат, разъедаемый в провинциях сепаратистскими настроениями, после короткого периода относительной стабилизации начинает распадаться. Центральная власть утрачивает былой авторитет, и в провинциях образуются фактически независимые государства. Расшатыванию государственных основ в немалой степени способствовала и шуубистская идеология, подрывавшая непререкаемый в прошлом авторитет завоевателей своими идеями и приносившая в ислам элементы своих доисламских верований. В противовес ей в среде сторонников сильной, централизованной империи усиливается интерес к древнеарабским традициям, и доисламская поэзия начинает восприниматься как источник художественных и этических идеалов, противопоставляемых кризисному и порой «циничному» сознанию поэтов предшествующего периода. В героическом прошлом и в древней культуре арабов-бедуинов правящая элита ищет поддержку ослабевшему моральному и политическому авторитету бывших завоевателей. Прославляя халифов и эмиров в самых высокопарных выражениях, поэты IX в. приписывают им все традиционные добродетели бедуинов, воспевают героическое прошлое их предков, восхищаются старинными племенными законами и бедуинскими подвигами.

Разумеется, арабская литература и культура IX в. не могут быть сведены лишь к «классицизму» придворного направления. Были поэты, чья враждебность к власти и царившим порядкам принимала то форму религиозной (обычно шиитской) оппозиции, то личных выпадов против правящей династии, то подчеркнутого прославления культурных традиций и былой славы исламизированных народов. Но какую бы позицию ни занимали поэты, за рамки традиционной нормативной этики они не выходили. Их новаторство заключалось в том, что они позволяли себе только некоторое обновление стилистических фигур и традиционных тем. С этого времени поэзия приобретает все более элитарный характер, и ее усложнившаяся тропика становится доступной сравнительно узкому кругу знатоков и ценителей, постоянных участников литературных собраний в салонах богатых меценатов. Умение слагать стихи становится одним из важнейших признаков образованности (как это было в Китае или в Японии), и багдадская знать состязается в искусстве сочинять экспромты и поэтические экзерсисы.