О духовном наследим того времени можно судить, прежде всего, по литературным источникам. При этом нельзя упускать из виду, что для общественного сознания той эпохи литературный материал неизменно реален, хотя действительность воспринималась по-разному: в одних случаях это была реальность наблюдаемая, в других – представляемая. Для человека первого христианского тысячелетия чудо было ничуть не менее конкретным происшествием, чем, скажем, уличная драка, а высланные Князем Тьмы женственные призраки, нарушавшие покой отшельника, ничуть не уступали по своей вещественности куртизанкам Антиохии или Александрии. Про ангелов и бесов говорит нечего: это были прямо-таки бытовые персонажи в точном смысле слова – такие же обитатели мира келий и скитов, как и сами подвижники и затворники. Демоны шныряли под ногами аскетов, как домашние кошки или крысы, – жуткие, но вполне привычные спутники их будней. Поэтому когда мы подходим к литературе той эпохи, мы не имеем права навязывать ей (ее создателям и адресатам) наши представления о границах реальности и на этом основании проводить принципиальное различие между, скажем, хроникой и легендой, между произведениями на бытовом материале и на материале, относящемся к области верований и поверий.

Давно уже сложился и вошел в обиход термин «восточно-христианская патристика». Его достаточно, чтобы свидетельствовать об общности содержания, по крайней мере, определенной части литературы на греческом, сирийском и коптском языках. Неправомерно рассматривать патристику во всем ее объеме только как богословскую словесность, чуждую эстетических установок – это произведения литературные. И самым непосредственным образом к художественной литературе относятся написанные на разных языках жития святых, апокрифы на библейские и евангельские сюжеты, а для ранней поры – гностические Евангелия и апокалипсисы, манихейские псалмы и проповеди. Каждый из этих пластов не умещается в этнические рамки.

Но то, что было реальным «общим знаменателем» для литературной жизни восточно-христианских стран, удобнее всего проследить на примере коптской литературы. Именно в ней с полной ясностью виден основной состав выявляющих себя через словесное искусство общественных сил. Главные из них – белое духовенство, действующее в миру, и монашество, среда отшельников и аскетов, т.е. людей, как бы удалившихся от мира и творивших свой мир в противовес миру всех. Деятельность первых – миссионерство, т.е. активное распространение определенных верований и представлений с помощью устного и письменного слова. Деятельность вторых – подвижничество, т.е. культивирование определенного типа личности, которая могла бы вызывать в других людях нужный духовный настрой силой непосредственного примера. Первые жили в земном мире, имея дело со всеми его силами; вторые – в ином мире, в общении с «нездешними» существами, но этот иной мир был для них столь же реален и конкретен, как земной мир для первых. Не следует забывать, что именно Египет Павла Фивейского, Антония Великого и Египет Пахомия Великого был родиной христианского монашества; первые монастыри появились в пустыни, которая и вправду была пустыней.