Несмотря на то, что Августин Блаженный справедливо признается великим учителем Церкви, в своем споре с Пелагием и его учениками он не был всецело истинным представителем христианского сознания, которое по некоторым пунктам столь же далеко от августинизма, как и от пелагианства. Христианство по существу своему понимает высшую задачу человеческой жизни (то, что теологически называется «спасением») как дело богочеловеческое, непременно требующее полноты участия как божественного, так и человеческого начала. Между тем глубокое, но одностороннее понимание религиозного интереса заставило Августина выразить должное отношение между человеческой волей и божественной в виде молитвы: «Дай, что повелеваешь, и повелевай, что хочешь». Эта формула, не без основания возмутившая Пелагия и его учеников, может иметь истинный смысл лишь в том случае, если мы признаем: а) что воля Божья имеет предметом абсолютное добро по существу, а не по произволу и б) что в спилу этого она требует от нас не слепого подчинения ей, а разумного согласия с ней и вытекающего оттуда содействия. Без этих ограничений формула Августина может вести к трем пагубным заблуждениям: 1) к безусловному волюнтаризму в понятии Божества, чем упраздняется существенное и разумное различие между добром и злом, а, следовательно, и между Божеством и враждебной силой; 2) к безусловному квиеризму, который предоставляет Богу действовать в человеке без всякого внутреннего его участия; 3) к предположению, что если спасение спасаемых зависит всецело от Бога, то от Бога же зависит и вечная гибель погибающих, т.е. предопределение ко злу. Сам Августин удерживался от таких заключений, но они были введены последовательными приверженцами его идей.

Пелагий и его ученики впадали в другую крайность: исходя из справедливого признания формальной самостоятельности человеческого начала, требующей, чтобы воля человека была его собственной сознательной волей, они забывали, что это формально самостоятельное человеческое начало может иметь положительное содержание и достигать должных результатов не от себя, а лишь через внутреннее и действительное участие человека в существенном добре, всецело содержащемся в Боге. Забывая об этом, они устанавливали между Божеством и человеком чисто внешнее отношение, представляя себе Бога в виде добросовестного, но живущего в другой стране опекуна, который издали заботится о благосостоянии своего питомца, никогда с ним не встречаясь. С этой точки зрения, важнейшие основы христианства (воплощение и воскресение) не имеют смысла, и хотя пелагиане их прямо не отрицали, но старались уменьшить их значение и свести все дело Христа лишь к нравоучительному примеру.

Согласно христианской идее, религиозно-нравственная задача определяется тремя факторами: а) божественным, б) лично-человеческим и в) собирательно-человеческим. Последовательный августинизм приходит к упразднению второго фактора, а пелагианство преувеличивает его значение в ущерб как первому, так и третьему.