Так безраздельное насилие снова вступает в «свои права». Отсюда следует важный вывод о том, что без поддержания определенного игрового поведения, культура вообще невозможна. Но и в обществе, одичалом от отказа от правовых норм, агональный инстинкт вовсе не исчезает, ибо он коренится в самой природе человека.
Способы, которыми люди состязаются с друг другом, столь же различны, как и вещи, за которые они борются, и действия, в которых они принимают участие. Состязание может принимать такие формы, как Божий суд, пари, судебное разбирательство, дача обета или разгадывание разгадок. Для раннего человека что-то мочь или сметь – означает власть, а что-то знать – волшебную власть. По сути, для него всякое определенное сведение священно, это есть тайное и колдовское знание.
На священных празднествах люди состязались в этом звании, ибо выговариваемое слово воздействовало на весь миропорядок. Состязание в сакральном знании укоренены в глубинах культа и являются его существенной составной частью. Вопросы, которые жрецы по очереди или по вызову задают друг другу во время жертвоприношения, в полном смысле слова, загадки, по форме и направленности подобные загадкам, которые задают при совместной игре. Правильное решение лишает силы спрашивающего. На каждый вопрос есть только один ответ. Он может быть найден, если известны правила игры. Поэтому загадка, даже вне своего магического действия, остается агональным элементом социального общения. Последовательные переходы устанавливают связь между священным поединком в загадках о происхождении вещей и состязанием в каверзных вопросах о чести, жизни и благе – с богословско-философским диспутом.
Агональный элемент любомудрия особенно проявляется в том, что древние мыслители были склонны видеть в мировом процессе вечную борьбу изначальных противоположностей, которые были заложены в существо всех вещей, как это запечатлено в китайском противопоставлении «ян» и «инь».
Последовательность основных стадий развития философии можно отметить в общих чертах так: в глубокой древности она берет начало в священной игре в загадки и в словопрения, выполняет функцию праздничного развлечения. Сакральная сторона вырастает в глубокую философскую Упанишад и досократиков, игровая сторона – в деятельность софистов. При этом философия развивалась и в сниженной форме: как словопрение, игра ума, софистика и риторика. Делая экскурс в историю философской мысли, Й. Хейзинга везде отмечает склонность философии к полемике, а полемическое неотделимо от агонального.
Вопрос о взаимосвязи игры и поэзии является центральной темой рассуждения о связи между игрой и культурой. Поэзия вступает в игру в некоем собственном мире, где дух творит для себя, где вещи имеют иное лицо, чем в «обыденной жизни», и где их связывают между собой не логические, а совсем иные связи. Поэзия никогда не была совершенно серьезной. Для понимания поэзии нужно облечь себя душой ребенка, и мудрость ребенка поставить выше мудрости взрослого.