Часть первая

1.
Был ясный день. В лесу замерзли лужи.
Дороги за ночь снегом замело.
Но Вася затянул ремень потуже,
топор заткнул и вышел за село.
Он знал, что пьяным был вчера лесничий.
Он шел и слушал только гомон птичий:
вокруг орало громко воронье.
Но Вася не чужое брал — своё.
Он шел демонстративно, не украдкой,
не ощущая холод топора,
и был уверен, что пришла пора
поляну навестить с лесопосадкой.
Хотя с него уже струится пот –
но елку требует жена на Новый год.

2.
Конечно, елочку рубить ужасно жалко.
Гораздо проще съездить на базар.
Но стоит дорого ободранная палка.
И в лес сходить он может сам — не стар.
Зачем домой тащить растение плохое?
От елочки лесной запахнет хвоей!
И спрятать можно елочку в мешок,
срубив ее под самый корешок.
Но все ж смотреть ему придется в оба,
чтоб не засек лесничий, чтоб медведь
не стал бы вдруг отчаянно реветь,
возникнув на пути из-под сугроба.
От страха можно тут же умереть.
Но ведь нельзя всего предусмотреть.

3.
Хоть жили они сытно и богато,
жена просила только об одном:
чтоб елочка была не маловата,
не то весь дом поставит кверху дном.
Чтоб лапник был пушистым и душистым.
И Вася оставался также чистым.
Без елочки не возвращался чтоб,
иначе ночевать пойдет в сугроб.
А снег скрипел ритмично под ногами,
и Вася вспоминал о той поре,
когда играли дети во дворе,
когда жена кормила пирогами.
Теперь она сама почти не ест
и ждет, когда другому надоест.

4.
Но голод — он, естественно, не тетка.
От голода не спляшешь, не уснешь.
Василий наш давно усвоил четко:
диеты всякие — продуманная ложь:
чтоб как-то всем сводить концы с концами,
питаться надо только огурцами.
В них нет ведь ничего — одна вода,
зато все будут стройными всегда.
Неважно, что холодными ветрами
кого-то в чисто поле унесет.
Зато — какой возвышенный полет!
И не застрянешь вдруг в оконной раме.
Везде тебе надежность и уют,
и херувимы песенки поют.

5.
Так думал Вася по дороге к лесу,
проваливаясь по уши в сугроб,
но радовался собственному весу,
от пота мокрый вытирая лоб.
На вес ведь ценятся любимые мужчины.
Нам голодать — особой нет причины.
Подумав так, замедлил Вася ход
и вынул из кармана бутерброд.
Он подошел к поваленной березе,
чтобы поесть и выпить не спеша,
чего давно ждала его душа
и без чего страдала на морозе.
Запас еды карман не тяготит,
когда имеешь зверский аппетит.

6.
Стояло солнце зимнее в зените.
Его лучи не прибавляли сил.
Но хвойный дух, как призрачные нити,
морозный ветер тихо доносил.
Мороз и лес несли успокоенье.
Приподнятое ими настроенье
в душе ненужный прекратило спор,
и Вася выхватил воинственно топор.
Недалеко торчала из сугроба,
та елочка, что так была нужна.
И хоть душа Василия нежна,
его вдруг охватила к елке злоба.
Пусть елке снятся розовые сны!
Срублю! И не почувствую вины!

7.
Очистив снег, и потирая руки,
топориком вгрызаясь в мерзлый грунт,
он слушал за спиной лесные звуки,
как будто елки поднимали бунт.
Ему казалось, что они просили
не прибегать сейчас к нечистой силе,
не доверяться злому топору
и пожалеть их бедную сестру,
которая ни в чем не виновата.
Не надо ее яростно трясти —
ведь ей еще расти, расти, расти.
Ее пока и лапать рановато.
А если будет продолжать копать,
в ребенка превратится он опять.

8.
И Вася стал вдруг танцевать у елки
и петь про то, как елочка росла.
Ему в карман насыпались иголки.
От них его и шуба не спасла.
Вдруг из-под лапника сухого вылез Леший.
И дух пошел, что хоть топорик вешай.
Кривляться начал, петь, орать, плясать,
про чью-то часто вспоминая мать.
Он был покрыт зеленым мхом и глиной.
На нем был плащ и шляпа-мухомор.
Он повторял свой несуразный вздор
и показать стремился носик длинный.
Но носик был прикрыт зеленым мхом —
и был не нужен здесь, в лесу глухом.

9.
Тот Леший был суров, вонюч и страшен.
Из-под кустов он поднял свою рать.
Сказать, что был Василий ошарашен, —
лишь означает, про Василия соврать.
Забыл он про жену и про топорик.
Умылся снегом он, но снег был очень горек.
С лица теперь стекал холодный пот,
и заурчал предательски живот.
Присел он под поваленной березой,
зарывшись с удовольствием в сугроб,
чтоб спрятаться и отсидеться чтоб,
довольный даже неудобной позой
и временной избушкой ледяной.
И слушал, как тоскует Водяной.

Песня Водяного
Мне скучно стало на болоте,
но мне судьбу не обмануть.
Пусть плоть моя почти без плоти,
но сердце тоже давит грудь.

Все думают, что я — летящий,
или мечтающий взлететь.
Людей обманывает ящик,
в свою затягивает сеть.

Приятно видеть всё в дремоте,
обильный проглотив обед.
Но каково мне на болоте,
когда я немощен и сед?

Не помню я, когда был сытым,
когда я жил своим трудом.
Теперь лежу я здесь забытым,
из камышей построив дом.

Меня кикиморы тревожат,
пугают ночью светляки.
Порой мороз бежит по коже,
и я спешу на дно реки.

А там, привыкшая к победам,
смеется щука надо мной.
Мой ужас ей совсем неведом:
ей всё подвластно, ей одной.

Она посмотрит с изумленьем
на мой аквариум-живот.
Моим безвременным паденьем
она, мне кажется, живет.

Легко быть сильным и жестоким
и слушать треск чужих костей.
Мне ж суждено быть одиноким:
у водяного нет гостей.

Вокруг меня на много милей
растут лишь чахлые цветы.
Но мне зачем невинность лилий,
когда со мной никто на «ты»?

Пусть я один во всей округе
вполне заманчивый жених,
но мне кикиморы — подруги,
я как мужчина — не для них.

Они приходят днем и ночью
в пустой шалаш из камыша.
И все увидели воочью:
в нем не бывает ни шиша.

А что найдешь посреди топей,
где водяная душит мгла?
Хоть целый день скачи в галопе,
кричи из каждого угла.

Среди равнины дымно-белой,
блистая черепом седым,
я буду жить, окоченелый,
и ядовитый, словно дым.

Но повторю слепым и зрящим,
храня прерывистую дрожь:
«Тот Водяной, что втиснут в ящик,
на Водяного не похож».

10.
Тоска звучала в каждом его слове
и одиночество заснеженных болот.
Но одиночество всегда в своей основе
есть обстоятельствами прерванный полет.
Когда летать пропала вдруг охота,
затягивает по уши в болото.
И я скажу: о чем пел Водяной,
происходило часто и со мной.
А Васе это чувство было ново,
и он боялся, что наступит ночь.
Но Водяной ушел тихонько прочь,
а Вася задремал в сугробе снова.
Он был настолько сильно удивлен,
что сам не различал, где явь, где сон.

11.
Ему пригрезились река и краски лета,
вода прохладная и ласковый песок.
Июльским солнцем все было согрето.
А небосвод был темен и высок.
Русалка выплывала из-за ивы,
движенья были томны и ленивы,
бесшумно хвост качался на воде,
и чешуя на ней была везде.
Была она, как говорится, в теле:
роскошный бюст и аппетитный таз.
Она буквально радовала глаз.
Как мелодично губки ее пели!
Она могла б любого покорить.
Но ту мелодию мне вам не повторить.

Песня Русалки
В прозрачном зеркале реки
приятно плыть при лунном свете.
И этот хвост, и руки эти
полупрозрачны и легки.

Роскошны водоросли кос,
глаза — большие изумруды.
Пугают всех мои причуды,
порой доводят и до слез.

Но я невинна и тиха,
влюбленных в омут не тянула.
Как женщина я не уснула,
но не искала жениха.

Мне пел красивый чародей
и звал меня в свой город дивный.
Но мне не нужен глас призывный
и бестолковый мир людей.

Зачем мне вздорные мечты,
любви короткие мгновенья?
Приятней ветра дуновенья,
милей болотные цветы.

Пусть ложь чарующих речей
услышит та, кто их достойна.
А я живу и здесь спокойно.
Мне мир не нужен горячей.

Когда вода с далеких гор
приносит дивную прохладу,
не понимаю, как усладу
приносит всем горящий взор.

Снега невидимых высот
остудят тех, кто пламенели.
Нет лучше тени тихой ели,
подводных дивней нет красот.

Я там могу без короля
быть полновластной королевой.
Пусть не слышны мои напевы,
пусть я пою не веселя.

Река в безветренную ночь
меня чарует своим блеском.
Травой, шуршанием и всплеском
тоску любую гонит прочь.

Кораллов сказочный дворец —
мечта испуганных царевен,
что будет муж суров и гневен,
влюбленных в пурпур и багрец.

Порой горят всю ночь огни
в их переполненных хоромах,
но гибнут барышни в истомах.
Не этим счастливы они.

Порой любые пустяки
лишают их дворца и злата.
Они умрут в лучах заката,
но ищут их на дне реки.

Они проводят жизнь в тоске.
Нет, не пойду я к этим детям.
Я лучше здесь, при лунном свете
на золотом спою песке.

12.
Стыдливо солнце спряталось за ели.
Уйти хотел оттуда Вася прочь,
но слушать его ноги не хотели.
Сменяя сумерки, спускалась тихо ночь.
Легко пройти по собственному следу,
чтобы вернуться к позднему обеду.
Но елку не срубил он до сих пор,
да и к тому же потерял топор.
Придешь домой — там нет тепла и пищи,
жена потребует сказать, где пропадал.
Что елку не принес — устроит вдруг скандал
и много вин его и глупостей отыщет.
Могилой вновь покажется кровать.
Уж лучше здесь, в лесу заночевать.

13.
Казались призраками все кусты и тени.
От страха Вася глаз не поднимал,
но все же об дрожащие колени
сухой валежник как-то наломал.
Расчистил место самое пустое,
сломал большие ветки сухостоя,
побольше лапника сухого положил,
и ветер пламя вскоре закружил.
И сразу ночь вокруг костра сгустилась.
В кустах послышался какой-то легкий стук.
И замелькали девушки вокруг.
А Васе песня новая приснилась.
Смешные обитатели болот
вокруг костра кружили хоровод.

Песня кикимор
Мы всех приводим в изумленье,
и нет награды нам другой.
Мы со своим журчащим пеньем
бежим за радугой-дугой.

Мы любим жить среди лягушек,
играть травой лесных болот.
И чем лесное место глуше,
тем меньше горя и забот.

Наряды наши треплет ветер,
нас оглушает шум лесной.
Тогда одни на белом свете
сидим, прижавшись, под сосной.

Давно угрюмые друиды
с лесных полян сгоняют нас.
Но мы прощаем им обиды
и веселим их каждый раз.

Мы понимаем их заботы:
куда-то исчезает лес.
Мы любим все лесные гроты
с душистой прелью или без.

Везде живут лесные духи,
и жизнь их криками полна.
Нам комары поют и мухи,
ласкает темная волна.

Порой разносится в тумане
безумной птицы резкий крик.
Нам неприятен звук рыданий,
лесных друидов скорбный лик.

Мы любим радостные крики,
косые, редкие лучи.
Мы любим солнечные блики
и шепот ласковый в ночи.

Закаты любим и рассветы,
и бисер утренней росы,
и васильки в зените лета
среди несжатой полосы.

Но мы не любим чьи-то стоны,
царящий в мире злой закон,
что пишет сильный все законы,
что прав всегда и всюду он.

Мы отменить его не можем,
как изменить теченье рек.
Ему и мы подвластны тоже,
подвластны зверь и человек.

Но в знак протеста мы хохочем
и в знак протеста мы поем.
Хоть мы тоскуем, между прочим,
и о девичьем, о своем.

14.
Едва исчезло это наважденье,
и ночь дохнула холодом сырым,
из леса донеслось другое пенье.
И ветром закружило сизый дым.
Летели искры, весело играя.
И лес шумел, от края и до края.
И словно напевал родной мотив,
который был и сладок, и красив.
В нем было что-то грустное, родное.
Какая-то невысказанная грусть.
Я тот мотив не помню наизусть.
Но Васе показалось — пели двое.
Во всяком случае, как утверждает он,
та песня прилетела с двух сторон.

Песня нимфы
И в ночи, и при свете дня
из лесной непроглядной чащи
он зовет и зовет меня,
так восторженно и маняще.

Он находит так много слов.
Их не слышала даже раньше.
И мотив для меня их нов,
и не слышу в тех нотках фальши.

То звучит в них небес синева,
то неясные мне упреки.
Удивительно, как слова
так укладываются в строки.

В них аккордом звучит тишина,
вдаль несется по синим волнам.
Что я — женщина, я — жена,
и в звучании есть безмолвном.

Я противилась, как могла.
Я врала и друзьям, и знакомым.
Но лесная звучит полумгла,
и танцуют веселые гномы.

Каждый песне по-своему рад,
только я не найду себе места.
Мне дриады готовят наряд,
чтоб красиво смотрелась невеста.

Вечный в песне услышали зов,
и, подвластные тем веленьям,
встрепенулись созданья лесов
и сгорают от нетерпенья.

Замуж выйдет лесная сестра.
Есть особая в том услада.
В этом — сказка, и в том — игра,
что невестою стала дриада.

Ведь считается таинством брак,
и поется ему аллилуйя.
Ночь пройдет, и рассеется мрак.
Начинается жизнь с поцелуя.

15.
Вдоль по опушке пробежали тени,
в кустах послышался какой-то легкий стук.
И Васе опустилась на колени
блондинка с гибкой ивой вместо рук.
Она была весьма легко одета,
хоть на дворе была не середина лета.
На голове — кокошник голубой.
Немного странная, но хороша собой.
Ресницы длинные, изогнутые брови,
курносый нос, слегка раскосый взгляд.
Но щеки от мороза не горят —
скорей всего, от недостатка крови.
Колготки тонкие, простые башмаки.
Так в лес ходить обычно не с руки.

16.
Одернув скромно платьице из ситца
и посмотрев зачем-то на каблук,
взмахнув манжетами большими из лисицы,
она к костру не протянула рук.
И, не сказав Василию ни слова,
смотрела вдаль и на него сурово.
Они так просидели минут пять,
не зная, что подумать и сказать.
Шипел валежник, дым плясал и падал,
взметнувшись, искры гасли на лету.
А Вася думал: эту или ту
он женщину возьмет себе в награду.
Она запела сладким голоском,
отпрыгнув от костра одним броском.

Песня Снегурочки
Зовут меня Снегурочкой
и в гости все зовут.
Легко казаться дурочкой,
когда ты там и тут.

Но в силу свою верю я,
мне каждый всюду рад.
Простая бижутерия
их привлекает взгляд.

Взяла себе в помощники
седого дурака.
Но сила вся в кокошнике,
ношу его пока.

Сниму — и снова шлюха я,
иду — кто позовет.
За старикашкой плюхаю
всегда под Новый год.

Он каждый год пытается
меня заставить петь.
Никто ж не догадается
Снегурочку раздеть.

Какая людям разница,
надето что на мне.
Но знаю: моя задница
им грезится во сне.

Пока старик с детишками
под елкой егозит,
занялся бы штанишками
богатый паразит.

Ведь не ношу я трусики
и мерзну не спроста.
Люблю мужские усики
и сладкие уста.

Я суету всю шизову
сумела полюбить,
но девушкой по вызову
гораздо лучше быть.

Часть вторая

17.
Исполнив песню, она сказала:
«Ты вот что, Вася, гаси костер.
Ты мало прожил и знаешь мало,
но ты не жаден и не хитер.
Пойдем направо, там есть дорожка,
избушка дальше на курьих ножках.
Там, правда, бабка со мной живет,
но ты не бойся – она поймет.
Она, к тому же, почти не слышит,
зато колдует под Новый год.
Хоть знает много, но больше врет.
Ведь это многим дается свыше.
Отвар нальет нам целебных трав.
Ты сам узнаешь свой дикий нрав.

18.
Воспрянув духом от этой речи
и предвкушая нежданный приз,
обнял наш Вася ее за плечи,
сказал, расчувствовавшись: «Мисс!
Я очень тронут признаньем вашим.
И вы, и бабка та — герлы рашен.
Но я открою вам свой секрет:
со мной рублей и валюты нет.
Я не смогу вас любить бесплатно.
И бабка ваша за свой отвар
захочет тоже свой взять навар.
Я объяснялся так многократно.
В постели ваша сестра не врет,
но деньги требуют все вперед».

19.
Она сказала в ответ: «Придурок!
Ты здесь замерзнешь совсем к утру.
Есть дома шуба из лисьих шкурок.
Я скипидаром тебя натру.
И сразу жар потечет под кожей.
Ты станешь сразу сильней, моложе.
А дальше, Вася, природа-мать
научит правду всю понимать.
Короче, Вася, кончай ломаться,
пойдем в избушку, ты нужен мне.
Ты будешь видеть меня во сне
всегда желанной еще лет двадцать.
Уютно будет тебе в избе,
а деньги, Вася, оставь себе».

20.
Была избушка на курьих ножках
забита в землю под самый сруб.
В ней свет горел в двадцати окошках,
и дым струился из многих труб.
Наш бедный Вася покрылся потом,
когда к чугунным пришли воротам.
От них дорога шла в темный лес,
а под навесом был «Мерседес».
Старушка вышла встречать с отваром
и тотчас снова легла на печь.
Таких немало здесь было встреч,
но быть не может, что б только даром.
Но Вася был золотой мужик —
он сразу свой прикусил язык.

21.
Постель возникла не весть откуда:
матрац, подушки и простыня.
Спокойно Вася смотрел на чудо,
к нему привык он в теченье дня.
Снегурка молча туда присела.
Ее желанным вдруг стало тело.
Заговорила у Васи плоть,
и был он очень голодным хоть,
но все ж остался стоять на месте.
Прошла минута, и вот слегка
его коснулась ее рука.
Теперь они торопились вместе.
Не помнил Вася, как пальцы рук
ремень вытаскивали из брюк.

22.
И Вася вдруг провалился в бездну,
кричал, смеялся почти до слез,
хотел вцепиться, но бесполезно, —
в стволы и сучья сухих берез.
И слышал голос: «Ты нашу елку —
царицу нашу срубил без толку.
Ты не вернешься уже домой.
Теперь ты, Вася, навеки мой.
Теперь тебя я заколдовала,
ты мой покорный и жалкий раб.
Других не вспомнишь ты больше баб,
а мне любви твоей будет мало.
Держать ты будешь всегда свечу,
когда другого я захочу».

23.
Опять наш Вася покрылся потом,
за день и вечер в который раз.
Каким же надо быть идиотом,
чтоб вдруг поверить в пустой рассказ?
Какая к черту в лесу избушка
на курьих ножках, а в ней — старушка!
К тому же, знают об этом все, —
лишь на Рублевском они шоссе.
Как появилась краса-девица
почти раздетой в глухом лесу?
Какую чушь я сейчас несу!
Как мне такое могло присниться?!
Но согласитесь, что каждый врет
родным и близким под Новый год.

24.
Но есть и правда во всем отчасти,
по крайней мере, простой намек,
что нет пределов у женской власти.
Ей подчинился и Василек.
Я причитаю: «Ах, бедный Вася!
Зачем Снегурка тебе сдалася?
Ты сам подумай над этим, Вась:
тебе Снегурка не отдалась.
Ее ты видел во сне немножко,
и в этом, Вась, не твоя вина:
тебе не часто дает жена,
хотя с другими живет, как кошка.
Я повторяю тебе, как мать, —
об этом лучше тебе не знать.

25.
В любви я также смешной и жалкий.
Пишу об этом я, не стыдясь.
Но где же взять нам зимой фиалки,
чтоб нас любили за это, Вась?!
Ничто нельзя получить нам даром.
Кто жить захочет с больным и старым?
Все больше стрелка идет к шести.
За правду, Вася, меня прости.
Теперь придется гореть в истоме,
в сугробе мерзнуть под Новый год.
Порой потратить рублей пятьсот
за скромный стриптиз в публичном доме.
Кто склонен хвастать — обычно врет.
Ведь время, Вася, бежит вперед».

26.
Очнулся Вася — избушки нету,
Снегурки тоже простыл и след.
Но пробирался в сугробах к свету
в халате красном какой-то дед.
Он на руке нес еще халаты.
Намокла вся борода из ваты.
Он, видно, падал не раз в сугроб.
Спадала шапка ему на лоб.
Замерз он сильно, устал с дороги,
присел тихонько на мокрый пень,
к костру поближе подвинув ноги.
Густой пошел от одежды пар
Он был не молод — но все ж не стар.

27.
Мы знаем многие персонажи,
храним их в памяти с детских лет.
Теперь мы взрослыми стали даже,
но с детством грани особой нет.
Мы ждем, как дети, от всех подарков
и пляшем, если игрушки ярки.
Готовы верить, что их принес
в мешке с заплатами Дед Мороз.
Мы знаем точно: он добродушен,
пусть лживо-щедрый, но балагур.
И только для дураков и дур
и деток их — неуклюж и скучен.
А мы готовы смеяться всласть
и что-то вдруг из мешка украсть.

28.
Но дед, что к Васе пришел из леса,
был просто мокрый уставший дед.
Не проявляя здесь интереса,
не ждал себе ничего в ответ.
Сидел и долго смотрел на пламя.
Халат подсох и сиял, как знамя.
Смотрел вокруг, как сбежавший вор.
А Вася палки бросал в костер.
Метались в драке косые тени.
Все так же молча сидел старик.
К нему наш Вася почти привык,
спал, безмятежно поджав колени.
Но странный слушал сквозь сон рассказ.
Пытаюсь вспомнить его для вас.

Рассказ Деда Мороза
Меня встречает охотно каждый
словами: «Елка, пора, зажгись»!
Я приходил к вам сюда однажды
и без халата зашел надысь.
И видел странные всюду вещи:
куда ни глянешь — там елка блещет.
С прилавков всякую снедь метут.
Я понял сразу, что здесь — не тут,
что шутки здесь не всегда уместны,
смешны подарки, смешон я сам.
По ватным слезы текли усам,
когда шутил я, скажу вам честно.
Я знаю, будет подаркам рад,
кто сердцем чистый и не богат.

Пришел ты, Вася, сюда напрасно.
Сам понимаешь: сейчас не май.
Зимой здесь холодно и опасно.
А елку нашу ты не замай.
Жена ведь елку купить могла бы,
не все ты слушай, что скажут бабы.
За их навеянный нам мираж,
влюбленный, в рабство себя продашь.
Ты, Вася, к дому тихонько топай,
топорик купишь себе другой.
А то вернешься с одной ногой,
совсем без носа и с голой жопой.
Жена что хочешь тебе простит,
но только, Вася, — не простатит».

29.
Поднялся Дед, и дохнуло стужей.
Поправил бороду, взял мешок.
Он был подавленный и неуклюжий,
все время трогал свой ремешок.
Его ждала, как всегда, работа.
Шагал он медленно сквозь болото.
Кричал приветствия Водяной,
как будто сын был ему родной.
Среди ветвей громко ухал филин,
а Леший лапник бросал на след.
В тумане быстро растаял дед.
И сразу снег полетел обилен.
Я не люблю быть в лесу зимой,
спешу обычно быстрей домой.

Часть третья

30.
А Вася спал, и снега не заметил.
Костер погас поленьями шипя.
Потом остыл под снегом даже пепел.
Но снег все шел, а Вася спал, сопя.
Все елки были те же и не те же.
Теперь красивые встречаются все реже.
За качеством не ходят на базар,
хотя и там найдешь себе товар.
Имеет чаще глупость свою цену,
и на нее растет повсюду спрос.
Но лучше я останусь наг и бос,
чем стану глупость выставлять на сцену.
Пусть что угодно люди говорят,
но рукописи все-таки горят.

31.
Очнулся Вася бедный среди ночи.
Висела в небе полная луна.
Стряхнул с себя сугроб, и, между прочим,
подумал, чем живет сейчас страна.
Все произносят тост от Брянска до Урала!
И хоть еды всегда казалось мало,
сейчас ее запихивают в рот,
как будто бы не ели целый год.
Вареной колбасы и красной рыбы,
съедают с хлебом, без и сколько хошь.
Хоть вилку держат в левой, в правой — нож,
зато нарезать можно сразу глыбы.
Каким же испытаниям живот
мы подвергаем все под Новый год!

32.
Согнулся Вася у ближайшей елки,
руками обхватил пустой живот.
И вдруг завыл, как воют ночью волки.
Так Вася встретил этот Новый год.
От крика снег свалился сразу с веток,
волчица в логове прикрыла своих деток.
Испуганно смотрящая сова
ждала от Васи грубые слова.
Но Вася взял себя успешно в руки,
определил где Запад, где Восток,
отогревая шапкой левый бок,
от голода испытывая муки,
поплелся восвояси наугад.
Он встрече даже с ведьмой был бы рад.

33.
Не зная, путь где длинный, где короткий,
протяжный издавая часто стон,
мечтал он выпить полбутылки водки
или, по крайней мере, самогон.
Не слыша лай собак и запах дыма,
боялся, что пройдет деревню мимо
и затеряется один среди болот,
утонет в них иль с голода помрет.
Кто в городе живет — не знает про сугробы
и снегом называет просто грязь.
С природой потеряв навеки связь,
мы все в душе — завистники и снобы.
Научит нас опять природа-мать
своим умом Россию понимать.

34.
Мы все-таки не разглядели что-то
и клюнули на чей-то злой обман.
А Вася наш пришел на край болота,
которое накрыл густой туман.
Оно жило, дышало едким газом.
От газа этого заходит ум за разум,
и к горлу подступает сразу ком.
Бросаешься от страха напролом.
Наш Вася в руки взял сухую палку
и ей прокладывал себе опасный путь.
А Водяной смотрел на эту жуть,
и Васю ему стало очень жалко.
Он перед ним возник прозрачною волной
и тихо прохрипел: «Иди за мной»!

35.
Наш Вася шел и удивлялся очень:
с чего это болотный Водяной
спасать его решился среди ночи,
как будто был он брат ему родной.
Да разве часто брат спасает брата?
Богатых ищет мать, когда сама богата?
Все детям отдает своим отец?
Сын грамотный, но — сволочь и подлец.
Он знать не хочет, кто он и откуда,
какой ценой прокладывал свой путь.
Он едет на Канары отдохнуть:
достала мать — вот старая зануда!
Так наши дети тоже в добрый час
из мира вытесняют грубо нас.

36.
Поднявшись по крутому косогору,
увидел Вася яркие огни.
Стоял забор, а по тому забору
стояли ровные березовые пни.
Невдалеке видна была калитка.
На ней висела шелковая нитка.
Когда наш Вася дернул за конец,
хрустальный перед ним возник дворец.
Окно большое, у окна — девица.
Она тянула к Васе две руки,
хрустальные бросая башмаки,
звала тем самым на себе жениться.
Но Вася уже много повидал
и по семейной жизни не страдал.

37.
Но было здесь тепло, светло и сухо.
Висела в небе полная Луна.
Вдруг донеслась до Васиного слуха
мелодия любви. Так пела лишь она —
его мечта, забытая когда-то,
когда душа его была крылата.
Он каждый день ей посвящал сонет
и слышал, как она поет в ответ.
Себя тогда он чувствовал поэтом.
Он искренне любил, и был любим,
но вместе жить не разрешили им.
И песня вдруг напомнила об этом.
Он сел на пень и слушал не дыша.
А из груди его рвалась душа.

Песня белошвейки
Я нитку белую возьму
и вышью сложную тесьму,
вложу в нее восторг и грусть.
Тесьма сведет людей с ума,
и что безумна я сама,
узнает каждый. Ну и пусть.

Идея мне давно ясна:
какая белая весна,
расскажет вам моя тесьма.
Быть может, белый лепесток
однажды вызовет восторг.
Мне это нравится весьма.

Сумею я себе помочь
и белую вам вышью ночь,
и белый утренний туман.
Как пухом, тополь опылен,
как созревает белый лен,
и белым кажется туман.

У лжи-ромашки белый цвет.
Прозрачно-бел всегда рассвет,
и солнца луч, и облака.
Зовется белым белый свет.
Другого цвета в жизни нет.
И жизнь вся — цвета молока.

В густом тумане белый сад.
Росинки белыми висят.
Хрустально-белый иней весь.
Быть может, знаю я одна,
как жизнь пугающе бледна.
И это тоже вышью здесь.

Как сводит запросто с ума
безумно белая зима,
мне вам нетрудно объяснить.
И я плету, пока жива
из белой нитки кружева.
Но слишком часто рвется нить.

Часть четвертая

38.
Я завершаю свой сценарий,
поскольку времени в обрез.
Возник пред Васей дельфинарий
вокруг с подсветками и без.
Там та же плавала Русалка,
но только выглядела жалко,
совсем не так, как в прошлый раз:
пустым был взгляд зеленых глаз.
Она чуть слышно говорила,
сплетая водоросли кос.
Она глотала капли слез,
но улыбалась очень мило.
Я вкратце передам для вас
ее прерывистый рассказ.

39.
Когда родные запретили
за Васю замуж выходить,
уехал в тот же час Василий,
прервав и с ней любую нить.
Где Вася жил, она не знала,
да и сама страдала мало:
прервав стенания и вой,
нырнула в омут с головой.
Она жить больше не хотела.
Потом в кустах на дне реки
искали долго мужики
ее изнеженное тело.
Она тогда сквозь сор и грязь
все это видела, смеясь.

40.
С тех пор она людей боится,
плывет чуть что на дно реки.
Она не хочет видеть лица
и знать, что любят дураки.
До дел людских ей нету дела,
узнать людей она успела.
И хоть немного прожила,
ей неприятны их дела.
Бедны они или богаты,
смеются, плачут иль поют,
дороже ей речной уют,
речные ближе перекаты.
Легко речной Русалкой быть.
Но Васю, жаль, нельзя забыть.

41.
Закончив свой рассказ печальный,
взглянув на Васю еще раз,
она исчезла. Пруд хрустальный
исчез потом совсем из глаз.
Пустырь возник на том же месте,
шоссе к селу шагов за двести.
На пне сидел едва живой
все тот же Леший-домовой.
Была в нем горькая обида,
во всей фигуре и в словах.
Не вызывал он больше страх,
хотя бы так, чуть-чуть, для вида.
Он очень тихо говорил
и был в беспомощности мил.

Жалоба Лешего
Поступь твердая прогресса
все яснее с каждым днем.
Вместо сказочного леса
свалка есть с трухлявым пнем.

Где зловредная старуха
на метле неслась вчера, —
НИИ слуха, НИИ духа,
НИИ пуха и пера.

Дуба нет у Лукоморья,
сдох давно ученый Кот,
а Русалка по подворьям
не прописана живет.

Пишет днями и ночами
диссертации Кащей,
чтоб мудреными речами
перепутать связь вещей.

Льготной пенсией недавно
был отмечен Черномор.
Змей Горыныч очень славно
проживает. Знамо — вор.

Сдал Иван-царевич Волка
в зоопарк за четвертак.
Ведь от Волка мало толка,
а царевич не дурак.

Знает он: теперь Жар-птица
ночью в сад не прилетит.
Счастье даже не приснится,
если денег — дефицит.

Раз в году от профсоюза
лживо-щедрый Дед Мороз
голоском студента вуза
задает всегда вопрос:

«В сказки верите, ребята,
где добро сильней, чем зло»?
Видно, сказочкам когда-то
крупно раз не повезло.

Часть пятая

42.
Наш Вася выглядел качающейся тенью,
когда он шел к шоссе наперерез,
мечтая хоть по щучьему веленью
домой вернуться с елкой или без.
Сильна любовь, еще сильнее вера.
И как бы жизнь ни выглядела серо,
в ней место есть для сказки и мечты.
Пусть мы сжигаем за собой мосты
и ощущаем жизнь бесплодной и постылой,
она счастливой будет и была.
Нас ждут еще великие дела,
и жизнь толкает к ним со страшной силой.
Особенно всегда под Новый год
мы чувствуем, как жизнь бежит вперед.

43.
Василий, грязный, сонный и унылый,
услышал вдруг, как кто-то приказал,
толкая в грудь с неимоверной силой:
«Конечная. Вставай. Речной вокзал».
Очнулся Вася, глянул очумело:
жена с ним рядом сонная сидела.
В руке держала елку, а другой
его будила: «Вася, дорогой,
проснись, приехали. Надень ушанку,
прикрой немного шарфом грудь,
да сумки здесь случайно не забудь
и не забудь про гордую осанку.
Возьмем машину. Через пять минут
в гостях мы будем, нас уже там ждут».

44.
Есть преимущества у жизни на природе,
есть преимущества у жизни городской,
когда тепло нам при любой погоде,
и все, что нужно, — тут же, под рукой.
Когда живешь со всем народом в мире,
когда твои друзья в твоей квартире
с тобой встречают вместе Новый год,
тогда печалей меньше и забот.
Когда с тобой всем делится подруга,
жена встречает радостно иль муж,
когда есть ужин и горячий душ, —
пусть даже за окном бушует вьюга.
А переживший много всяких бед
стихи веселые читает вам поэт.

* * *
Все праздничные елочки
украсили игрушками.
Завянув, их иголочки
поскручивались стружками.

Природу имитируя,
снег заменили ватою,
зеленый бор — квартирою,
Мороза Деда — статуей.

А я на елку снежную,
на веточки колючие
слова повешу нежные,
стихи повешу лучшие.

Гирляндой понавешаю
любимые учебники.
Нырну во тьму кромешную
и к вам вернусь — волшебником.

И Дед Мороз у елочки
смеяться будет весело,
с бородкою метелочкой,
филолог по профессии.