Версии Киевской Руси

Бытует мнение, что факты – вещь упрямая. Это утверждение можно признать правильным, если факты известны достоверно. Но одно и то же явление или событие воспринимается по-разному. Даже наше суждение о близком человеке больше говорит о нас самих, чем о нем.

Это применительно и в отношении исторических фактов. Мы знаем о событиях далекого прошлого опосредованно, через чье-то восприятие. Оно тоже может быть субъективным. Классик сказал, что великое видится на расстоянии. Киевская Русь – величайшая эпоха в истории страны. Но что мы знаем о ней? И насколько наши знания достоверны? Тенденциозные описания летописцев, которые сами не были очевидцами, и зачастую переписывали чужие мнение, не могут быть доказательствами истинности происходивших событий. Реальные исторические лица – это всего лишь литературные портреты, художественные образы, созданные монахами. Поэтому каждый из нас вправе по-своему трактовать то или иное явление, пропуская его, так сказать, через собственное восприятие.

Сомнение – необходимое условие в процессе познания. Оно дает возможность более объемно посмотреть на мир, на жизнь общества, и тем самым приблизить далекое прошлое. Нет истины вне человека. Прошлое всегда принимает форму, цвет и вкус повествователя и напрямую зависит от его природного темперамента, социального статуса, условий жизни и воспитания.

В исторической науке существует порочное направление, приверженцы которого склонны утверждать по разным поводам: «Иначе не могло быть!». Представляемые вашему вниманию вещи – своеобразный задачник для самоуверенного историка. В некотором смысле данные поэмы – пародия на историю, на исторические хроники, склонные претендовать на абсолютную истину. Их ни в коем случае нельзя воспринимать как историческую хронику, хотя здесь все имена – конкретные исторические лица. Это –художественный вымысел, авторская версия исторических событий той далекой поры.

Было бы более целесообразным приложить к ним обширный комментарий с пояснениями, ссылками на авторитеты в области исторических исследований. Думается, что такой комментатор найдется. Мне бы лишь хотелось подчеркнуть, что это – не описание исторических событий, а своего рода глумление над историей. Конечно, история настолько податлива, что сама позволяет глумиться над собой, и любой последователь придает ей личностную окраску. Но автор только провоцирует читателя на самостоятельное сопоставление изображенных персонажей с каноническими, стереотипными.

Все мы – продукт незавершенного исторического процесса. В нас прошлое сливается с будущим, а настоящее не менее мифично, чем далекое прошлое. В какой-то степени все мы маргиналы с изуродованным идеологической обработкой сознанием. Нам больше импонирует понятное, привычное, унифицированное. Наше сознание искажено кривым зеркалом массовой культуры. Единственным лекарством от этого духовного недуга было и всегда останется только одно средство – сомнение. От большой мудрости, как говорится, – большие печали. Поэтому всякому любознателному необходимо мужество, потому что неизбежно придется ломать сложившиеся стереотипы сознания. Но именно в готовности постоянно отказаться от стереотипов и заложен механизм продвижения по пути к новым знаниям.

 

1. КНЯГИНЯ ОЛЬГА.


2. ПИР ВЛАДИМИРА СВЯТОГО.

 

КНЯГИНЯ ОЛЬГА

Сцена 1.

Ольга в окружении служанок сидит на лугу возле городской стены на высоком берегу Днепра. Служанки плетут венки и поют:

Ходят ветры на просторе,
далеко течет река,
затекает в сине море,
ищет милого дружка.

По реке уплыли струги,
разноцветные ладьи.
Разделите вы, подруги,
все страдания мои.

Ты услышь меня, Славутич.
Ты услышь меня, Борей.
Возвращайся, милый русич,
к своей ладушке скорей.

Ольга.
Малуша, до меня доходят слухи,
что ты приворожила Святослава.
Но ты забыла, глупая рабыня,
что сын мой Святослав тебе не пара.

Малуша краснеет и опускает глаза.

Ты размечталась, как бы стать княгиней,
родив для Ольги внука или внучку.
Или моей кончины ты желаешь,
чтоб после полновластной стать хозяйкой?

Малуша испуганно взглянула на Ольгу, но молча еще ниже опустила голову.

Сегодня же отсюда прочь уедешь
и, глупая, зачахнешь в Берестове.
Я о тебе и слышать не желаю,
не видеть ни тебя, ни твое чадо.
Вот вскоре должен Святослав вернуться.
Ему скажу, что знать тебя не знаю,
что сын его моим не станет внуком,
когда рожден он будет от рабыни.
Ему жену возьму я из Царьграда,
порфироносную, законную царицу.
И внук мой будет цезаревой крови,
а сын рабыни сам рабом да станет!
Ступай себе.

Малуша молча уходит.

Вот сука, потаскуха!
Зельем поганым сына опоила
и на лугу средь ночи приласкала.
И сына у меня отнять хотела.
Но нет, не выйдет! Или я - не Ольга!
Не быть тому, чтоб каждая рабыня
мои ломала княжеские планы.

Слышны крики с городской стены: "Святослав! Святослав!" Ольга поспешно поднимается и уходит.

Услышал Бог молитву: сын мой - с нами.

Сцена 2.

Внутренние покои княжеских хором. Ольга сидит в кресле с высокой резной спинкой. Входит Святослав.

Святослав:
Поклон прими от сына с возвращеньем.

Кланяется. Ольга встает, целует его в голову и вновь садится. Святослав продолжает стоять, опершись на меч.

Ольга:
Спаси тебя, Господь, мой милый княжич.
Спаси и сохрани.

Крестит его.

Святослав:
Опять ты за свое! Просил же
оставить при себе твои обряды.
И без того смеется вся дружина,
и кличут меня все христианином,
как подлого рядовичева смерда.

Ольга: (насмешливо)
У ног рабыни князь рабом да станет!
И надо мной рабы мои смеются.
Но я своим обидчикам прощаю.
Лишь потому, что Ольга – христианка.

Святослав:
Давно ль прощаешь? Что ж тогда Малушу
умчали в Берестово что есть духу?

Ольга: (с раздражением)
Не будет сын рабыни Ольге внуком!
Не о такой судьбе я хлопотала
для сына Святослава! И в Царьграде
не для того я долго унижалась,
чтоб у меня был внуком сын рабыни!
Мечтала видеть дочь порфироносных
наследницей своей, а не рабыню!
Чтоб внуки были цезарей достойны,
и с ними говорили мы на равных!

Святослав:
Теперь твой настоящий голос слышу:
величественной, мстительной княгини,
а не юродивой монахини с Афона.

Ольга:
Да, мстительной. Но ведь нельзя иначе.
Кто мстить не может, тот не сможет княжить.
Но я стара. И стала христианкой,
чтоб от грехов своих очистить душу,
хотя нет власти, аще не от Бога.
Но власти не бывает без измены,
предательства, коварства, зла и мести.
Всем этим я уже сыта по горло.
Уставшая душа покоя просит.
Но Бог мне дал тебя, как наказанье:
из Киева бежишь, как от проказы.

Святослав: (насмешливо)
Здесь дурно пахнет.

Ольга: (вспыхнув)
Что ты понимаешь?!
За Киев я пошла на преступленье:
убила мужа!

Святослав: (удивленно и недоверчиво)
Это что-то ново!

Ольга: (помолчав, прошептав молитву и перекрестившись)
Была я в детстве пленницей Олега.
Меня увез насильно он из Пскова
и за меня просил огромный выкуп.
Но родичи мои не согласились,
и он меня в наложницах оставил.
В отместку изменил мне даже имя,
чтоб я свой род и родину забыла.
Но я служить варягу не хотела
и страшно ненавидела Олега.
Потом я поняла, что Игорь тоже
Олега ненавидит. И конечно,
все это нас тогда объединило.
Сама бы я не справилась с Олегом.
Он Игорю был также не под силу.
Муж Игорь был озлоблен, но тщедушен.
Куда ему свалить такого зубра!
За ним стояла сильная дружина,
которая была ему защитой
от греков и кочевников поганых.
Мы понимали, что в открытой схватке
нам не убрать постылого Олега.
И мы решили: только подлой смертью
нам одолеть взбесившегося ярла.
И вот когда пришел он от хазаров
с победой и богатыми дарами,
устроил пир. Его мы отравили,
как бешеного пса, во время пира.
Да так удачно, что сама дружина
считала, что погиб он от укуса
змеи, когда в саду мочился.
Дружина нам на верность присягнула.
Потом звала в далекие походы,
но, как ты знаешь, крайне неудачно.
Дружина вызывающе роптала
и часто вспоминала про Олега.
Ему завидовал смертельно бедный Игорь,
который сам не мог быть воеводой,
ни ярлом доблестным, ни доблестным мужчиной.
И мне самой князь Игорь стал не нужен:
он болен был и жалости достоин.
Но жалость в жизни нам плохой попутчик.
И я подговорила князя Мала,
древлян строптивых мелкого тирана,
что за него смогу я выйти замуж,
коль суждено мне будет стать вдовою.
Все остальное ты, конечно, знаешь,
чем кончилось и сватовство героя,
и деревлян пустые притязанья.
Но должен знать, что я не виновата
перед отцом твоим: его – не убивала.

Святослав: (удивленно)
Мне Игорь – не отец?

Ольга: (неохотно)
Не Рюрикович ты.

Святослав:
Но чей же?

Ольга:
Достойного отца.

Святослав: (с огорчением)
Не знал, что я – не княжеского рода.

Ольга: (насмешливо)
Нам нечем в них гордиться. Но скажи мне,
а что тебе вообще про них известно?
Что Рюрика, Трувора, Синеуса
призвали как-то в Новгороде княжить?
Но кто сказал, что княжить призывали,
а не служить сторожевыми псами?
К тому же, только в Новгороде диком,
но не в Смоленске, Киеве и Пскове.
Бояре звали разогнать их смердов
и проучить мечом рабов строптивых.
Но Рюрик разогнал не только вече,
но и бояр, на службу призывавших.
И те, кто звал, давно лежат в могиле.
Но Рюрику и это было мало.
Он раздавал дружине щедро земли,
что не ему совсем принадлежали:
Трувору дал Изборск, а Синеусу – веси.
Когда же братья земли покорили,
не Рюрик ли их взял себе обратно?
А братья в дебрях сгинули безвестно.
Своей ли смертью умер наглый Рюрик,
тянувший руки к Пскову и Смоленску?
Но Игорь знал, что здесь – рука Олега,
за что его смертельно ненавидел.
У Игоря Олег взял власть насильно,
а после умертвил Аскольда, Дира.
На силу же всегда найдется сила:
он встретил смерть в зените своей славы.
И рада я, хоть я и христианка,
что сгинули все эти псы-варяги.
И нам с тобой не тем гордиться надо,
что Рюрикович ты, что – княжеского рода,
а тем, что нет в тебе ни капли крови
от этого бандитского отродья.
Ты на себя взгляни и согласишься:
совсем ни в чем ты их не повторяешь.
В тебе видны повадки славянина,
лицо и имя наши, не варяжьи.
Боюсь, что это видят и другие.
Все станут говорить, что не по праву
великокняжеский престол ты занимаешь.
А там, гляди, найдутся самозванцы,
начнутся межусобицы и смуты.
Поэтому в жене порфироносной
твой меч найдет ту самую опору,
которой нам так часто не хватает.

Святослав:
Коль власть сильна, она всегда законна.
И если Рюрик путь пробил мечами,
то я с моей испытанной дружиной
могу грозить успешно и Царьграду,
а не искать у греков путь к спасенью.
И кто сказал, что власть у них законней?
Убийца подлый, хитрая лисица,
сидит на троне Иоанн Цимисхий,
от крови христианской обагренный.
Пусть были кровожадными варяги,
предателями, бешеными псами.
Чем лучше трон империи ромеев?
Под пурпурной одеждой меньше крови
на том же Константине иль Романе,
Никифоре Фоке и Варде Склире?
Быть может, потаскушка Феофано
умней и благородней, чем Малуша?
Твой крестник, Константин Багрянородный,
тебя купил за сто милиаризий,
прельстил улыбкой, пурпурной одеждой.
Но почему же ты сама не стала
его женой законной, как хотела?

Ольга:
Не Ольга отказалась, но Елена.

Святослав:
Едино все.

Ольга:
Нет, разница большая.
Крестившись у него, тем самым права
лишилась я законной стать женою.

Святослав: (насмешливо)
Нас обманул твой брат порфирородный.

Ольга:
А ты опору ищешь у Свенельда?

Святослав:
И у Свенельда тоже.

Ольга:
И напрасно!
Он – первый, кто тебя предать захочет.
Уж он-то понимает, что князь Игорь,
Олег и ты – не родственные души.
И только ждет удобного момента,
чтоб нож всадить однажды тебе в спину.
Но я, пока жива, отдам все силы,
чтоб трон великокняжеский случайно
не стал добычей выродков Свенельда.

Святослав:
Не лезла бы ты лучше в это дело.

Ольга: (вскочив с кресла)
Что?! Княжество уже – не мое дело?!
А кто тебе все это приготовил?
Кто пестовал тебя для славы ратной,
внушая сказку, что ты – князь по праву?
Но ты – не князь, ты только воевода,
мои полки ты водишь за пределы.
А я тебе все дани собираю,
оружие, наследство и дружины.
Всю жизнь свою на это положила,
хитрила, мстила, земли собирала.
Теперь меня последнего лишают!
Нет, не бывать тому! И мы еще посмотрим,
кто в Киеве отныне будет княжить!

Слышны крики. Входит Свенельд.

Свенельд:
Беда, князь! Показались печенеги.
Бесчисленной ордой идут на Киев.
Полки сторожевые уже смяты.

Святослав:
Закрыть ворота! Поднимать дружину!

Святослав и Свенельд быстро уходят. Ольга уходит следом.

Затемнение.

Сцена 3.

Те же покои княгини Ольги. Она сидит в том же высоком кресле. Рядом, вполоборота, на низком стуле сидит монах Григорий, перебирая четки.

Григорий:
…И говорят еще, что Иоанн Цимисхий
был страшно недоволен Святославом,
что тот решил перенести столицу
в Болгарию, на берега Дуная.
Он земли те всегда считал своими
и выставил навстречу Варду Склира.
Есть с печенегами союз у Святослава,
совместно с ним те грабят наши земли,
жгут города, кровь нашу льют, как воду.
Злодействами их страшный путь усыпан.
Есть данные, что склонны часто к миру
Прокопий, Варда Склир и сам Цимисхий.
Но, будто, Святослав погряз в гордыне,
высказывал открыто непочтенье,
над верой нашей злобно насмехался.

Ольга:
Но Святослав не принял христианства
и к вере нашей просто равнодушен.

Григорий: (низко склоняя голову)
Твои слова, княгиня, уважаю.
И помню я, что Святослав – язычник.
А здесь я говорю лишь то, что слышал,
что мне мои передавали люди.
Конечно, люди могут ошибаться.
И все, в конце концов, в руке Господней.
Но если верные доходят в Киев слухи,
то Святослав готов порвать порфиру
не одному лишь только Иоанну.
И что война грозится быть жестокой.
Стремится он ромеев сбросить в море
и Город разнести до основанья,
устроить склад в Магнавре, а Софию
кощунственно зовет большой конюшней.
Вот если б Святослав был нашей веры,
тогда беды Империя не знала б.
Да и ему была бы тоже польза
не только в дружбе, но в родстве ромеев.

Ольга:
Да я ему об этом говорила.
Он слушать не хотел.

Григорий:
Ну и напрасно!
Ведь крест и меч – почти дно и то же.
А в чем-то крест меча куда надежней!
Десница слабнет, но крепчает Слово.
Как жаль, что князь далек от нашей веры.
Ведь срок придет – предстанет перед Богом.

Вздыхает и поднимает вверх глаза.

Тем более что жизнь его опасна,
и некому оставить государство.
Ты тоже ведь немолода, Елена.
Неплохо бы составить завещанье,
на всякий случай.

Ольга: (с подозрительностью)
Что ты предлагаешь?

Григорий:
Я?! Предлагаю?! Жалкий схимник?
На княжеский престол в великий Киев?
Окстись!

Вскакивает, крестит ее, бегает по комнате и плюет:

Сгинь, сатана! О, Господи, помилуй!

Ольга: (сурово)
Юродивость оставь себе на время!

Григорий сразу успокаивается и садится на прежнее место.

Григорий:
Великая Империя ромеев
всегда была воинственной соседям,
жестокость чья и варварские нравы
опасны были для Христовой веры.
Но даже если орды печенегов,
хазаров, сарацин, славян и скифов
просили мира, дружбы и поддержки,
то были греки кротки и покорны.
Когда ж хотели слышать голос Божий,
то мы всегда любого терпеливо
любви учили и богослуженью,
показывали церкви устроенье,
ученьем от невежества спасая.
Но варвары завидуют богатству,
умноженному мощью нашей славы.
Есть не желая хлеб, добытый потом,
стремятся варвары забрать его у греков.
Пускай бы забирали только это.
Но ведь напрасно губят наши души,
Христа ругают и сжигают церкви.
Но мы воюем, лишь себя спасая.
И рады тем князьям и государям,
что нашу к ним любовь не отвергают.
В Царьграде к вам всегда любовь питали.
Сам слышал я, когда бывал в Магнавре,
что император выделял особо Киев
и князя называл своим он братом.
Но князь пока не слышит голос Бога,
как та смоковница священного Писанья.
Вот если б Святославу-ратоборцу
в другую руку крест вложить смогли бы...
Святейший патриарх о том мечтает,
но часто произносит имя Глеба,
двоюродного брата Святослава.
Уж этот ревностен во всех вопросах веры!
Прекрасно знает клир и литургию.
Христолюбив, к тому же, князь от роду.
Я часто вспоминаю, как в Магнавре
тогда мы встретились, в дни вашего визита.
Разумен был, хоть молод: всяко слово
осмысливал и впитывал, как губка.
Я и теперь частенько его вижу.
Не я, но он – наставник нашей веры.

Словно спохватившись.

Прости меня, княгиня, заболтался.
про службу Господу забыл за разговором.

Поднимается.

Ольга:
Уходишь?

Григорий:
Надо мне.

Уходит.

Ольга: (вслед, вполголоса)
У-у, хитрая лисица!

Сидит одна, глубоко задумавшись.

Затемнение

Сцена 4.

Те же покои княгини Ольги. Она сидит в том же кресле. Входит Святослав. Ольга встает ему навстречу, но наталкивается на суровый, холодный взгляд Святослава и вновь садится.

Святослав: (без приветствия и поклона)
Мне странный мир предложен в Доростоле.
Мы были перед тем опять разбиты,
закрылись в крепость, но держать осаду
мы не смогли бы даже и полгода.
Но греки сами запросили мира.
Был странно щедрым в этот раз Цимисхий:
нас отпустил с богатыми дарами.
Хотел бы знать, тебе ли я обязан
спасением, или кому другому?

Ольга: (с упреком)
Вот видишь! Ты всегда ругаешь греков
и цезарей погаными словами.
Но могут и они быть благодарны,
когда им тоже в чем-то уступаешь.

Святослав:
Я слышал кое-что о тех уступках,
но в это мне поверить было трудно.
Выходит, правда, что монах Григорий
и Глеб-юродивый спасли меня от смерти.

Ольга:
Я ничего плохого в том не вижу.

Святослав:
А что взамен потребовали греки?

Ольга:
Построить церковь только на Детинце.

Святослав: (ехидно-насмешливо)
И только? Но теперь монах Григорий
мне будет спать мешать своей молитвой.
Куда ни сунусь, всюду будут греки,
и будут мне давать свои советы,
совать мне в нос проклятый крест. Но если
я вдруг сорвусь, не Глеб ли князем станет?

Ольга:
Не так все это, как ты представляешь.
Да и с Царьградом мир дороже брани:
оттуда золото всегда текло рекою.
Теперь из-за войны все обнищали.

Святослав:
Поэтому недавно печенегов
с большим трудом мы в поле отогнали?
Пока твои придут на помощь греки,
рабами станете в империи ромеев.

Ольга:
Но греки нам всегда добра желали.

Святослав:
Пустое все. Я греков лучше знаю.
Твои ж уступки понял как измену.
И ты почувствуешь за это руку князя.

Подходит к двери, открывает ее и кричит:

Эй, слуги! Слышите! Позвать ко мне Свенельда!

Входит Свенельд и останавливается, ожидая приказаний.

Княгиня зажилась на белом свете,
недужит часто, мучается, бредит.
Земная жизнь давно ей только в тягость.
Она сама об этом говорила.
Но родилась она не христианкой
и умереть хотела по обряду
языческому, древнему. Сегодня.
Но хоронить ее по-христиански.
Пусть причастится в церкви, и могилу
ей вырыть надлежащую, а после
Григория-монаха в церкви высечь,
и христианскую не отнимая душу,
живьем зарыть. С ним вместе брата Глеба,
чтоб на том свете им не разлучаться.
Все церкви срыть затем до основанья.
А христианам – языки отрезать,
чтоб зря пустое больше не мололи.
А после – собираться день. На греков
пойдем опять, чтоб биться до победы.
Я все сказал. И приступай не медля.

Ольга: (с ненавистью глядя на Святослава)
Будь проклят ты, убийца! И Малуша,
и род ее до пятого колена!
Проклятые! О, как же я жалею,
что я робичича ее не задушила!

Святослав уходит. Ольга рыдает.

Занавес.

ПИР ВЛАДИМИРА СВЯТОГО

Действие первое.

Сцена 1.

Внутренний вид роскошного княжеского шатра. На деревянном настиле – ковер, на ковре – золотая и серебряная посуда. Облокотясь на подушки, полулежит Владимир, рядом с ним, по-восточному скрестив ноги, сидит Добрыня. За сценой слышны крики, пьяная песня.

Владимир.
А что, Добрыня, взять сумеем Киев?

Добрыня.
Чего ж не взять? Ведь, почитай, бояре
все за тебя. Варяги обнаглели:
я слышал, все доходы отнимают,
а слово скажешь против – бьют нещадно.
Своим холопом князя Ярополка
на площади открыто называют.
Свенельдич Лют на стол великий метил,
но пал от рук соперника Олега,
не без участия, как видно, Ярополка.
В овраге труп потом нашли Олега:
Свенельд не мог оставить без ответа
насмешку над собой, убийство сына.
Но смерти той ему отнюдь не хватит –
при случае он съест и Ярополка.
Спеши, князь. Власть идет к нам в руки.

Владимир.
Поднять междоусобицу на брата?
Нехорошо.

Добрыня.
Нехорошо быть глупым.
К тому же, где себе нашел ты брата?
Не братом ли считаешь Ярополка?
Быть может, деревлянского Олега?

Владимир.
Они меня считают своим братом.

Добрыня.
Им выгодно – и потому считают.
Но кто сказал, что вы – родные братья?
Вот мать твоя, князь, – ключница Малуша,
моя сестра, раба княгини Ольги,
известна всем, любима и бранима.
А кто когда-то знал про мать Олега?
Или про мать того же Ярополка?
Ведь будь они все княжеского рода,
или боярского хотя бы, все кричали б
о том везде, где надо и не надо.
А так они – простые самозванцы.
Олег – князь деревлян, а Ярополка
на стол варяги нагло посадили,
чтоб именем его народом править.
Свенельд в беде оставил Святослава
и, зная несомненно о засаде
и смерти неминуемой для князя,
спешил зачем-то в Киев что есть мочи.
И Святослав убил жестоко Глеба
лишь потому, что тот великим князем
мог стать, коль поддержали б греки.
Но он не стал бы князем Ярополка,
глупца и отрока, на стол великий ставить.
Ты десяти был лет всего от роду,
но в Новгороде был три года князем.
Про Ярополково ли слышал кто княженье?
И если Ярополк тебя постарше,
то Святославу, стало быть, рожали
детей лет так уже в двенадцать.
Не кажется тебе все это странным?
Но делай вид, что ты не понимаешь,
что за Олега мстишь ты Ярополку.
Поддержку в этом нам волхвы окажут,
а с ними – земли кривичей и чуди.
Волхвы боятся очень христианства:
оно для них – угроза прежней власти.
Им обещай, что церкви уничтожишь
и восстановишь капища Перуна.

Владимир.
Но это мир нарушит наш с Царьградом.

Добрыня.
Не мир искать нам надо с ним, а дружбу.
Но чтобы стол вернуть и смять варягов,
нужны нам многочисленные рати.
А где их взять? Волхвы во всем готовы
тебе помочь за малые уступки.
Теперь Царьград ослаблен мятежами.
Он нам не навредит и не поможет.
А после, когда стругов караваны
пойдут опять с товарами к Царьграду,
тогда искать начнем с царями дружбу,
войдем в родство к ним, примем христианство.
С крестом в придачу золото потоком
к нам потечет в казну от тех же греков.
А что такое власть князей без денег?
Ты очень юн и многого не знаешь,
но если хочешь быть всегда у власти,
не нужно умалять ни силы денег,
ни лжи и ни продажности дружины.
Варягам мы дадим по две-три гривны –
те будут нам служить душой и телом.
Но лучше их мечом прогнать подальше,
собрав по дебрям лапотников рати.
С князьями печенежскими на время
затеять можно диспут об исламе.
Пока гонцы туда-сюда проездят,
не сунутся на землю нашу орды.
А власть твоя тем временем окрепнет.

Владимир.
Но как же мы, восстановив кумирни,
поставим рядом греческого бога?

Добрыня.
Не рядом, а взамен потом поставим.
А идолов тех сокрушим и бросим.

Владимир.
Дружина и волхвы потом что скажут?
На меч поднимут нас с тобой, Добрыня.

Добрыня.
А ты сначала заручись поддержкой
влиятельных ромеев из Царьграда,
народ встряхни под видом обсужденья
вопросов подходящей новой веры.
Противники твои разъединятся и
не окажут нам сопротивленья.

Владимир.
Князь Святослав, отец мой, бился с ними,
дружину, жизнь и душу не жалея,
во имя чести, доблести и славы,
а мы играть с Царьградом будем в прятки?

Добрыня.
Князь Святослав всегда был слишком честен
и честностью нажил врагов повсюду.
В конце концов, князек какой-то Куря
из черепа его, я слышал, чашу
велел себе для пира изготовить
и оной перед всеми похвалялся.
Хоть Святослав был очень мудрый воин,
но хитрости ему недоставало.
Да будет жизнь его тебе уроком!
Всегда старайся нос держать по ветру
и помнить, что тебе любые средства
дозволены. Что сильных – не осудят,
а слабых и рабы не уважают.
Ты власть свою и княжескую волю
не забывай. И даже мне, Добрыне,
напоминай, что ты – сын Святослава.
Ты княжить еще только начинаешь,
но вот уже какая-то Рогнеда
тебе утерла нос своим отказом.
Робичичем в насмешку называла,
а разувать хотела Ярополка.
И если ты все это так оставишь,
тебя потом не будут ни бояться,
ни уважать. И князем ты не станешь.

Владимир на некоторое время задумался и сидит, опустив голову.

Владимир.
Ну, хорошо. Ты прав опять, Добрыня.

Кричит.

Эй, слуги! Привести ко мне Рогнеду!

В сопровождении двух воинов входит Рогнеда. Останавливается и молча смотрит на Владимира.

Итак, Рогнеда, просьбу повторяю:
согласна ли ты стать моей женою?

Рогнеда: (с ненавистью)
Робичича, сказала, не разую.

Владимир: (сдерживая гнев, к воинам)
Передо мной ее поставьте на колени!

Воины силой заставляют Рогнеду встать на колени.

Владимир: (протягивает к ней ногу в красном сафьяновом сапоге)
Рогнеда, жду! Не вечно же терпенье!

Рогнеда молча смотрит прямо в глаза Владимиру. Владимир толкает ее сапогом в плечо. Рогнеда опрокидывается на спину, однако быстро вскакивает на ноги.

Ну, хорошо. Пойду тебе навстречу,
учту сполна и спесь твою, и гордость,
и скромность перед полоцким народом.
Сегодня же велю поставить ложе
на площади. При братьях и Рогволде
ты станешь мне женой законной. После
велю отца и братьев обезглавить.
Сама увидишь казнь. Так лучше будет?

Рогнеда: (кричит)
Ненавижу!

Владимир: (устало)
Ступай себе.

Рогнеду уводят.

Добрыня: (с улыбкой удовольствия)
Не мальчика, но мужа
теперь в тебе я вижу, Святославич.
Ну что ж, пойдем, отдашь распоряженья,
чтоб ложе приготовили, как надо.

Уходят.

Затемнение.

Сцена 2.

Тот же вид роскошного шатра. Владимир и Добрыня сидят на ковре, едят и пьют.

Добрыня.
Позволь мне, Святославич, слово молвить.
И раньше ведь тебе мои советы
вреда не приносили, только пользу.

Владимир: (продолжая жевать)
Рассказывай, я рад тебя послушать.

Добрыня.
Теперь, когда мы обложили Киев,
и дело Ярополка безнадежно,
нам надо, избежав кровопролитья,
и стол занять, и сохранить дружину.

Владимир.
Как сделать?

Добрыня.
Есть у Ярополка люди,
которые тебя считают князем,
готовые пойти на все услуги.
Один, что называет себя Блудом,
пришел сюда и хочет тебя видеть.

Владимир.
Ты говорил с ним?

Добрыня.
Да.

Владимир.
Каков?

Добрыня.
Ничтожен.
Но может быть нам кое в чем полезен:
он говорит, что выдаст Ярополка.

Владимир.
Не врет? А Ярополк ему поверит?
Не исключено, что он сюда подослан.

Добрыня.
Не думаю. Но ты будь осторожен.

Владимир.
Пускай войдет.

Добрыня: (выглядывает из шатра, кричит)
Князь хочет видеть Блуда!

Входит Блуд и низко кланяется.

Владимир.
Ты - Блуд?

Блуд.
Да, князь, такое дали имя
родители, и все так называют.

Владимир.
Что привело тебя ко мне, дружище?

Блуд.
Мечтаю стать твоим холопом, княже.

Владимир.
Чем заслужить сумеешь ты доверье?

Блуд.
Тебе сумею выдать Ярополка.

Владимир.
Чем вызвал Ярополк в тебе обиду
такую, что идешь ты на измену?

Блуд.
Пренебрегал всегда моим советом.

Владимир.
Пренебрегал – пренебрежет и ныне.

Блуд.
От Ярополка люди разбежались,
советников и денег стало мало.

Владимир.
Какую здесь ты хочешь взять награду?

Блуд.
Как сам оценит князь мои услуги.

Владимир.
Князь по заслугам ценит. Вот задаток.

Бросает Блуду кошель с деньгами. Тот ловко подхватывает.

Сполна получишь после. Расскажи нам,
как хочешь сделать то, что ты задумал?

Блуд.
Из Киева сначала Ярополка
я выманю: он киевлян боится.
А после, с предложением союза
к вам приведу. А дальше – княжье дело.

Владимир.
Ступай себе. И помни обещанье.

Блуд низко кланяется и выходит.

Собака! Князя заложил за восемь гривен!
Я б не хотел иметь такого друга.

Добрыня: (с усмешкой)
Ему ты выдал только часть награды.

Владимир: (рассмеявшись)
Ты, как всегда, неповторим, Добрыня!

Добрыня.
Спасибо тебе, князь, на добром слове.
Но вот хочу сказать и про варягов.
Неплохо бы их всех послать туда же.
Купить и, затянув немного время,
на горле петли затянуть потуже.
Всего же лучше – подарить Царьграду:
Василию нужны головорезы.
А вместо них – из отроков дружины.
Пойдут охотно многие на это:
из данников – да вдруг на службу князю!
От этого им будет честь и слава,
а нам с тобой – надежная опора.

Владимир: (с восторгом)
За это мы с тобой по чаше выпьем!

Наливают, пьют, затем поют. Добрыня аккомпанирует на гуслях.

Как течет река к морю синему,
и не может она не течь,
так и мы всегда любим сильную,
разудалую нашу речь.

Любим реки мы, любим волоки
и надежную любим рать.
Пусть не греки мы, не филологи,
но мы тоже умеем врать.

Скажем слово мы – и конец мечтам:
чьи-то головы рухнут с плеч.
Вот и снова мы побеждаем там,
где беспомощны щит и меч.

Затемнение.

 

Действие второе.

Сцена 1.

Княжеские хоромы в Киеве. Пир. В углу, вполоборота к зрительному залу на возвышении сидит Владимир. По правую руку от него, чуть ниже, – Добрыня. На некотором расстоянии от них выступает угол большого стола, заставленного яствами. За столом – дружинники. Разноголосый шум. Встает Добрыня. Шум сразу стихает.

Добрыня.
Дружина! Князь Владимир Святославич
сто двадцать мер хмельного ставит меду,
а также вволю хлеба и конины.
Желает всем богатства и здоровья.
Но сам великий князь недомогает,
не может пить и есть, не спит ночами,
все думает о будущем народа,
ему подвластного. Не могут жертвы,
им приносимые на капища Перуна,
ему помочь в решении вопроса,
как сделать счастье наше постоянным.
Известно, что языческие боги
всемерно помогали нашим предкам.
Но самый беспощадный бог наш – Время:
нет в мире ничего, что неподвластно
его всепобеждающему бегу.
Так боги потеряли свою силу.
Любой из вас был сам тому свидетель,
как светлый князь Владимир Святославич
восстановил все капища Перуна,
Симаргла, Хорса, Велеса и Мокошь.
Но видит князь, что нам пока не видно,
и говорит, что Время безвозвратно
умчало в прошлое могущество Перуна.
Но князь не хочет выбор новой веры
решать без обсуждения с народом
и приглашает всех принять участье,
чтоб провести, как говорится, референдум.
Известна многим вера иудеев,
магометан, ромеев и варягов,
и веры отдаленных стран Востока.
Пока об этом знают все немного:
про их закон, обычай и обряды.
Великий князь Владимир Святославич
послал гонцов в известные нам страны
с дарами и любезным приглашеньем
приехать к нам и рассказать о вере.
Мы рады, что сегодня наши гости
прийти на пир любезно согласились.
Князь просит рассказать нам популярно
про свой народ, страну и службу богу.

Добрыня садится, а на сцену выходит камский болгарин и низко кланяется Владимиру.

Болгарин.
Привет тебе, о, повелитель русов!
Я прибыл с берегов далекой Камы,
чтоб рассказать тебе и твоим людям
о нашей жизни и о нашей вере.
Но что слова? Не в них душа народа.
Как передать словами боль и радость?
И запах трав, что порождают степи?
И табунов испуганных злой топот?
И вой волков, и мерный скрип кибиток?
Кто не был там, у нас, в степях просторных,
понять не сможет сердцем нашей жизни,
а значит, и секретов нашей веры.
Но есть одно-единственное средство
все это передать – родная песня.
Позволь мне, князь, тебе ее исполнить.

Владимир согласно кивает. Болгарин поет.

Конь бежит по степи и ушами прядет,
и дрожит от неясного страха.
Конь мой быстрый тогда только к цели придет,
когда с ним будет воля Аллаха.

Только время придет – и мой конь упадет
и ударится оземь с размаха.
Вместе с ним свою смерть всадник тоже найдет,
раз на то будет воля Аллаха.

Всякий прахом падет: люди, звери и скот,
и трава прорастает из праха.
Повторяется все вокруг нас каждый год,
и во всем видна воля Аллаха.

Но пророк Мохаммед нам оставил завет.
Он сказал: смерть приходит от страха.
И еще повторял всякий раз Мохаммед,
что нет бога, князь, кроме Аллаха.

Кто поверит в него, тот избавлен от бед,
а награда неверному – плаха.
Мы приходим сюда и уйдем на тот свет,
исполняя лишь волю Аллаха.

Владимир.
Веселья нет в душе от этой песни.
Но если в песне вся душа народа,
послушай лучше песню скомороха.

Болгарин, кланяясь, пятится со сцены, а на сцену выпрыгивает скоморох и начинает петь, танцуя и кривляясь.

Каждой вере чуждый бог –
очень глуп и очень плох.
А какой из них хороший,
знает юмор скомороший.

Есть у каждого свой рай,
какой хочешь, выбирай.
Но из нашего рая
не выходит... ничего.

Эй! Ух! Святой дух!
Мчит за курицей петух.
Как же курицу поймать?
Улетит..., как легкий пух.

Где-то город есть Кукуй.
Про него нам растолкуй.
Там всегда получишь... гривну,
хочешь – жни, а хочешь – куй.

Был когда-то скоморох
на Руси и царь, и бог.
Только нас уже давно
почитают за... глупцов.

Скоморох в три прыжка исчезает со сцены, куда гордо и величественно выходит дан и слегка кланяется Владимиру.

Дан.
Привет от данов князю Гардарики!
Хоть я привез сюда слова о мире,
и слово лишнее мне только помешает,
но должен я сказать: мне странно видеть,
о чем здесь говорят и что здесь происходит.
Охотнее здесь слушает князь-воин
насмешки и кривлянья скомороха,
чем боевой трубы могучий голос.
Зачем вам знать о тонкостях ислама,
когда народ к нему не тяготеет?
Как можно заменять святую веру?
Ломать все то, что создано веками?
Ведь вера – не изношенное платье,
а княжеский дворец – не двор менялы.

Владимир хмурится, но продолжает слушать молча.

Как будто можно все начать сначала,
забыть жестокости, и в шутке скомороха
найти от жизни верное укрытье?
Когда князь видит душу в том народа,
тогда народ свой князь не уважает.
И если может заменить он веру,
то, значит, может исказить и душу.
И разве вы не видите уродства
души народной в шутке скомороха?
Позволишь, князь, мне песню здесь исполнить?
Быть может, есть и в ней душа народа.

Владимир согласно кивает. Дан поет.

Мы видели с детства одни лишь суровые скалы,
и мужества скальдам не надо нигде занимать.
Но слышали песни о жизни прекрасной Валгалы,
и песни о ней напевала нам каждому мать.

Мы детство свое наполняли лишь звоном металла:
любимой игрушкой нам были стальные мечи.
И каждому мальчику с детства мечталась Валгала,
и нам не сиделось зимой у горячей печи.

Мы знали: к себе принимает с мечом только Один,
поэтому каждый стремится погибнуть в бою.
И тот, кто с мечом погибает, тот вечно свободен.
Поэтому песню я Одину эту пою.

И скальдам не надо другого всесильного бога.
Мы имя одно повторяем до самых седин.
Возможно, на свете богов, как народов, есть много.
Для скальда всегда и везде будет Один – один.

Владимир.
Я выслушал тебя и твою песню.
Но данам дан ответ был много раньше,
когда еще отцы и деды наши
мечи свои о ваши притупляли,
указывая путь прямой к Валгалле.
Сегодня ты – мой гость, и я прощаю
тебе все это. Только ты запомни:
с мечом придет кто, от меча погибнет.
Вас не спасет от этого ваш Один.
А что касается вопросов нашей веры,
то это все, пойми, – не ваше дело.
Мы сами защитить себя сумеем,
прослушав те же шутки скомороха.
И если тебе нечего добавить
к тому, что ты сказал, то ты – свободен.

Дан слегка кланяется и уходит, а на сцене появляется греческий монах.

Монах.
Позволишь, князь, ответить мне варягу?
Нет, я, как он, здесь песню петь не буду.
Не буду скоморошничать и хаить
чужой страны обычаи и нравы.
Мы Господу поем осанну в храме.
Но кто прослушал нашу литургию,
другие песни слушать не захочет.
Молитвой веру нашу обретаем
и бережно храним ее в Преданье.
Мы утверждаем: веры нет вне Церкви,
и вне Христа не может быть спасенья.
Чтоб Истину познать, весь образ жизни
нам нужно изменить и Господа молитвой
о милости просить и днем, и ночью.
Путь к Истине лежит через ступени,
он труден и тернист, и только добровольно
мы можем крест нести, но он есть благо,
и бремя Господа легко и благодатно.
Для начинающих и жаждущих спасенья
есть книги Ветхого и Нового завета,
великие, божественные книги,
где сказано: «Вначале было Слово».
Коль Слова нет, то нет и разуменья.
Как может человек, не зная Слова,
ни таинства великого крещенья,
постичь дыханье истинного Бога?
Слепая вера вместе с человеком
рождается и с ним же умирает.
Но к Богу лишь великими трудами
души и тела можно дотянуться.
Пусть этот путь не розами усыпан,
а тернием, страданием и кровью.
Ведь Иисус, Господь наш и Учитель,
великие принял за то мученья...

Владимир (перебивая)
Скажи, монах, я все ж не понимаю:
зачем он согласился на распятье?
Ведь он мог скрыться, избежать ареста.

Монах.
Он смертью смерть попрал. И в этом сила
и смысл веры, ниспосланной нам свыше.
Она в рождении души для вечной жизни.
И мы должны готовиться всечасно
к дню Страшного суда, когда безгрешных
Бог в рай направит, грешных – в ад.

Владимир.
И все же
ты не ответил на мои вопросы.
Ты мне скажи, сбылись ли предсказанья
апостолов? И как любить друг друга?
Врагов – прощать, а мать и братьев – бросить?
Смиренность духа совмещать с упорством?
Грозить судом великим, всех прощая?
И нужно ли великое ученье,
когда спасает душу только вера?

Монах.
Я знаю Истину из Нового Завета.
Вот в книге, например, от Иоанна...

Владимир: (вновь перебивает)
Ну ладно. Хватит. Я устал сегодня.
Мы разговор перенесем на завтра.
Евангелия мне все перескажешь
и книги царств. Начнешь от Авраама.

Уходит. Следом за ним – Добрыня.

Затемнение.

Сцена 2.

Сцена разделена на две части. В одной части, на ложе спит Владимир в одежде и сафьяновых сапогах. В другой части, за перегородкой, – гридница, где сидят на полу, прислонившись к стене, два гридника, молодой и пожилой. Старый гридник бубнит под нос какой-то мотив и сосредоточенно чистит шлем. Молодой тихо и задумчиво смотрит на него.

1-й гридник.
Скажи-ка, дядя, правда ль, князь Владимир,
я слышал, принимает христианство?
И женится на греческой царевне?
Что посылал с богатыми дарами
гонцов с тем поручением к Царьграду?
И что царевна та зовется Анной?
Красивая, но ехать к нам боится?
Считает нас лесными дикарями?

2-й гридник.
Ты, отрок, любознателен не в меру.
Смотри, оттянут любопытным уши
и языки под корень всем отрежут.
Какое наступило нынче время!
Любой интересуется князьями,
их мыслями и княжьими делами.
А все Владимир-князь с его пирами,
да с разговорами о пользе государства.
Никто сегодня слушаться не хочет,
но говорит везде про то, про это.
В конце концов, все князя и осудят,
припомнят Полоцк, брата Ярополка.

1-й гридник.
Про то, я слышал, всякое болтают.
Ты расскажи, как было в самом деле.

2-й гридник.
Что было, то прошло. Не наше дело.

1-й гридник.
А все-таки?

2-й гридник.
У брата Ярополка
Владимир стол отнял тогда насильно.
Он брата заманил обманом в Киев
и смерти предал там.

1-й гридник.
Ты верно знаешь?

2-й гридник.
Неужто вру? В мои лета – негоже.
Я сам тому невольный был свидетель:
служил тогда я в княжеской охране.
Мы знали: едут люди Ярополка.
Их было с ним тогда немного.
Бессильны были. Слышал, в Родне
тогда у них была беда большая,
что нынче входит даже в поговорку.
Мы знали, что готовится измена
и что они должны быть перебиты.
Случайно убежал один Варяжко
и предался на службу печенегам.
Потом он в Киев, правда, воротился,
взяв клятву, что не будет предан смерти.

1-й гридник.
А как погиб князь Ярополк?

2-й гридник.
Зарезан.
Предателя нашел Владимир, Блуда.
Тому князь Ярополк себя доверил,
через него вел все переговоры
с Владимиром о мире и союзе.
Что Блуд ни скажет – Ярополк исполнит.
В конце концов, его и выдал князю,
привел к нему живого прямо в сени,
и сам же дверь входную в сени запер.
А там уже стояли два варяга
и здесь же на мечи его подняли.

1-й гридник.
А что же Блуд? Какую взял награду?

2-й гридник.
Такую же, как Ярополк. В тех сенях
его же рядом с ним и положили.

1-й гридник.
Из-за чего у них такая распря вышла?

2-й гридник.
Да Ярополк убил Олега
или Свенельд нещадно мстил за сына,
которого убили на охоте.
Кто их поймет?

1-й гридник.
Я слышал, за Рогнеду
Владимир разругался с Ярополком.

2-й гридник.
Да, было и такое.

1-й гридник.
Расскажи мне.

2-й гридник: (с улыбкой)
Что рассказать? Она придет – спроси сам.

1-й гридник.
И ты шутить умеешь, видно, дядя.

2-й гридник.
Шутили мы, когда был помоложе.
С Владимиром не раз ходили в Полоцк
и Киев брали, дани собирали.
Бывало, что и с кем-нибудь пошутишь.
Вот, например, когда мы взяли Киев,
Владимир разрешил почистить церкви
(тогда он ненавидел христианство).
Тогда-то мы немного поживились:
что греки, что варяги – все богаты!
А те, что нам слегка сопротивлялись,
давно уже пируют на том свете.
Однажды, помню, праздник был какой-то,
и мы, конечно, меду перебрали.
Решили одного побить варяга:
уж больно был остер всегда на слово.
А был варяг тот злой – христианином.
Пришли мы, значит, так-то, мол и так-то,
нужна богам сегодня нашим жертва,
и выбор пал на твоего, мол, сына
(а был тот сын его красив и статен).
Варяг тот аж позеленел от злости,
стал обзывать скотами, дикарями,
что дереву приносим, дескать, жертвы.
И потому, что сами истуканы
и дураки, и чурбаки с глазами.
Мы слушали довольно терпеливо.
Вдруг кликнули – и клети подрубили.
И дом ему и сыну стал могилой.

1-й гридник.
А князь Владимир дозволял все это?

2-й гридник.
Не дозволял, но делал снисхожденья.
Теперь Владимир-князь переменился:
монахам волю дал, жену с Царьграда
желает привезти, построить церкви,
креститься хочет сам и нас заставит.
А мне зачем все это?

1-й гридник.
Ты ушел бы
куда-нибудь. Зачем сидеть в гриднице?

2-й гридник.
Сижу здесь из-за киевской прописки.
Я старый стал, не нужен печенегам.
А князю все, как я, – одна помеха.
Да и куда пойду? Опять же в веси?
Там земли скудные. Неурожай и голод:
то дождь зальет, то вымерзает озимь.
И силы нет пахать и сеять жито.
Залезешь в долг – окажешься в Царьграде.
Там, слышал, много наших на галерах.

Входит Рогнеда. Гридники встают и низко кланяются. Рогнеда проходит мимо, не обратив на них внимания, в комнату, где спит Владимир. Останавливается перед спящим князем, затем подходит к столу, берет нож, замахивается на Владимира, высоко подняв руки. Владимир вдруг просыпается и отпихивает Рогнеду. Услышав шум, вбегают гридники. Владимир поднимается с ложа с перекошенным от злобы лицом. Гридники с изумлением наблюдают.

Владимир.
Ты что, взбесилась, подлая собака?!
На мужа-князя руку поднимаешь?!

Рогнеда.
Какой ты муж? Ведь я – твоя рабыня.
Сижу годами, словно на запоре,
в хоромах темных. Ты же, князь, пируешь:
наложницы, вино рекой и пляски
Зачем же ты на мне тогда женился?
Зачем отбил у князя Ярополка?
Женившись – бросил всем на посмеянье.
А жить стал с Ярополковой гречанкой.

Владимир.
Никто меня за это не осудит:
я – князь, она – моя рабыня.

Рогнеда.
Она женой была родного брата.
Но главное – ждала уже ребенка.
Теперь тебя смертельно ненавидит.
И пусть не я – она тебя зарежет.
Сама не сможет – сыну завещает.
Хитры и дальновидны эти греки:
они детей воспитывать умеют.

Владимир.
И ты, смотрю, совсем не лыком шита:
натравливаешь здесь отца на сына.

Рогнеда.
Он сын не твой, а князя Ярополка.
А ты как был, так и сейчас – робичич,
хоть женишься на греческой царевне,
Василию считаться хочешь братом.
Но слезы мои все же отольются,
и кровь отца Рогволода, и братьев,
и князя Ярополка кровь, и тысяч
невинных жертв слепого властолюбья.
Пусть ты сейчас силен, могуч и славен,
но час придет – подохнешь, как собака!

Владимир.
Ты все сказала, подлая кликуша?
За это ты заслуживаешь смерти.
Сейчас тебя я убивать не стану,
а завтра примешь смерть в моих хоромах.
Я ночь дарю. Ты за ночь приготовься,
все сделай, как положено. Наутро
наденешь крест и белые одежды.
Я все сказал.

Обращаясь к гридникам.

Держите на запоре:
сбежит еще. А утром приведете.

Уходит. Выходят и гридники. Рогнеда падает на ложе и рыдает.

Сцена 3.

Хоромы княжеского двора. В кресле сидит Рогнеда с сыном Изяславом. Расчесывает ему волосы и поет.

Где-то город есть далекий,
в неизведанной дали,
в неизведанной дали.
Стоит терем там высокий,
и живут в нем короли,
и живут в нем короли.

Там, за морем-океаном,
в неизведанной дали,
в неизведанной дали.
Зарастет травой-бурьяном
холмик маленький земли,
холмик маленький земли.

Изяслав.
О чем ты плачешь, мамка, расскажи мне.

Рогнеда.
Прости меня, сынок, прости и слушай.

Там цветы не расцветают,
как волосики твои,
как волосики твои.
Туда птицы не летают,
и не плавают ладьи,
и не плавают ладьи.

Где-то город есть далекий,
круглый, словно каравай,
круглый, словно каравай.
Мой миленок синеокий,
ты меня не забывай,
ты меня не забывай.

Слышны шаги и разговоры за сценой. Рогнеда перестает петь и вся словно напрягается. Изяслав в испуге прячется за спинку кресла. Входит Владимир. Следом за ним – Добрыня и княжеская свита.

Владимир: (внимательно оглядывает Рогнеду с головы до ног)
Рогнеда, вижу: ты вполне готова
достойно встретить смерть свою сегодня.
Какую ты желаешь себе участь:
веревку, яд, топор, огонь иль воду?
Быть может, меч? Устроим поединок.
В твоих руках неплохо сталь сверкает.
Вчера сумел я в этом убедиться.

Рогнеда: (с усмешкой)
Достанется почетная победа,
тому, кто одолеть сумеет бабу.
Тем более, без помощи измены.
Не вызывал на бой ты Ярополка,
а Рогволода связанным зарезал.
Что ж, красоваться можно хоть с Рогнедой.
Из рук твоих любую смерть, робичич,
приму сейчас, о том не пожалея.

Владимир: (делает пару шагов к ней, почти шипит от злости)
Заткнешься ты когда-нибудь, Рогнеда?!

Из-за кресла выскакивает Изяслав и бросается с кулаками на Владимира, приговаривая и плача.

Изяслав.
Не трогай мамку! Уходи! Не надо!
Не обижай! Она все утро плачет!

Владимир: (удивленно)
Кто допустил к Рогнеде Изяслава?

Добрыня.
Я, князь. Прости меня. Я думал, надо
им тоже перед смертью попрощаться:
хоть мать – в беде, дитя – не виновато.

Владимир: (ехидно)
Добрыня! Много нынче позволяешь
себе со мной и за моей спиною.
Быть может князь – не я, а ты, Добрыня?
Тогда возьми меня на побегушки.
Сгожусь, быть может, для какого дела.

Добрыня: (с виноватой улыбкой)
Напрасно ты серчаешь, Святославич.
Князь – ты, не я. О том никто не спорит.
Мою ошибку исправлять недолго:
пусть княжич выйдет – вот и вся проблема.
Но ты свою исправить не сумеешь:
ведь голова на место не пристанет.

Владимир.
Ты называешь эту казнь ошибкой?

Добрыня.
Конечно, князь. Иного нет названья.

Владимир.
Но я еще не принял христианства.
Прощать врагов пока не научился.

Добрыня.
Врагов – не надо. Но не враг Рогнеда –
законная жена.

Владимир.
Не понимаю:
не ты ли сам учил меня, Добрыня,
наказывать любое непочтенье?

Добрыня.
Бывает разное стеченье обстоятельств.
Где власть – законная, а здесь – одна жестокость,
ненужная и вредная для дела.

Владимир.
Зачем же – вредная?

Добрыня: (с укоризной)
Эх, Святославич!
Неужто ты и впрямь не понимаешь?
Ну что тебе слова варяжской бабы?
Забудь и плюнь! И будь благоразумен.
Подумай. Ведь начнутся разговоры
о том, что князь Владимир Святославич
обиженной жене за дерзость в слове
отрезал голову. А там, в Царьграде,
и без того для греков ты – князь-варвар.
И не они, а ты в родство вступаешь.
Они такое мимо не пропустят:
пошлют сказать, что, мол, боится Анна
быть обезглавленной, как та Рогнеда.

Владимир.
Но этого нельзя и так оставить.

Добрыня: (охотно соглашаясь)
Зачем же оставлять? Совсем – не надо.
Но можно сделать несколько иначе.

Владимир.
Как поступить?

Добрыня.
А ты отдай ей Полоцк.
И Изяславу. В вечное владенье.
Они сюда не сунут больше носа.
Тебе же только этого и надо.

Владимир: (после некоторого размышления)
Разумно говоришь опять, Добрыня.
Быть по сему.

Обращаясь к Рогнеде.

Благодари, Рогнеда,
Добрыню за счастливое спасенье.
И завтра же уедешь с сыном в Полоцк.

Уходит. Следом за ним - Добрыня и свита. Рогнеда плачет.

Изяслав.
Опять ты плачешь, мамка. Ведь ушли же.

Плачет вместе с ней.

Затемнение.

Действие третье.

Сцена 1.

Покои киевского митрополита Михаила Сирина. Михаил лежит на жестком ложе. У ног его сидит гость, доверенный человек от патриарха.

Гость.
А князь Владимир, слышал, строит церкви?

Михаил.
Хоть церкви строит – веру разрушает.

Гость.
Князь богохульствует?

Михаил.
Гораздо хуже.
Нет, на словах – святее патриарха.
Присмотришься – везде одна лишь ересь.
Такая, что похуже арианства.

Гость.
Не ведает, быть может, что глаголит?

Михаил.
Нет, ведает. Не хуже нас с тобою.
Но прячется под маской скомороха:
любое слово поднимает на смех,
до крайности идет во всяком деле.
Тем потешается, а с ним и скифы
смеются и не слушают монахов.
Рассказывают, он, когда крестился,
сказал, смеясь, вставая из купели:
«Теперь познал я истинного Бога».
Да так сказал, что корчился Добрыня
от смеха сатанинского три года.

Гость: (осуждающе)
Слова такие так не произносят.
Не понял, значит, таинства крещенья.

Михаил.
Прекрасно понял. Зря не обольщайся.
И понял так, что таинство крещенья –
теперь слова пустые для народа.
Устроил людям светопреставленье
с крещением: согнал народ в Славутич.
Стояли люди целый день по пояс
в воде холодной, вышли – христиане.
И никакого таинства и веры!
А в Новгороде все гораздо хуже
устроили Добрыня и Путята:
святым крестом лупили, как мечами,
в святой воде детишек утопили,
дома пожгли – все для Христовой веры!
Немалого добились озлобленья:
десятки окрестив, десятки тысяч
врагами сделали царю и патриарху.
Теперь, куда ни сунься, соловьями
разбойники свистят по всем дорогам.
На городскую стену встать опасно:
мишень стрелку – монашеская ряса.

Гость.
Власть князя больше силы не имеет?

Михаил.
Куда там! Слово каждое разносят
по хижинам, хоромам и заставам,
безропотно и точно выполняют.

Гость.
Так почему не применяет казни?

Михаил.
«Греха боюсь», – ответил мне на это
все с той же демонической усмешкой.

Гость.
Ответил верно: «Не убий!» – в Завете.

Михаил.
Вот-вот. И он об этом знает.
Но мы на казнях все же настояли,
нарушив заповедь святую Иисуса,
когда совсем без них житься не стало.
Он казни ввел, но отменил нам виру,
и за два года Церковь обнищала.
Опять к нему пришлось идти с поклоном.
Не спорил, казни отменил охотно.
Теперь опять в любое время суток
отдать на суд Господний можно душу.
А все выходит так, что князь Владимир
тут ни при чем. А виноваты – греки,
которые хотят быть «игемоном».
Все князя «ласковым» повсюду величают.
И «Солнышком». «Никитичем» – Добрыню,
которого веревкой задушил бы
я сам, греха совсем не испугавшись:
его-то смерть была б угодна Богу!
Ведь это он всегда своим советом
сбивает князя. А Владимир верит
его словам. И в результате скифы,
хоть крест признали, но в Христа не верят.
Дружина одевается роскошно,
пирует с князем с ночи и до ночи.
Я как-то упрекнул его за это,
сославшись на Священное Писанье,
где сказано: «Отдай богатство нищим».
Великий князь все выполнил буквально:
и день, и ночь теперь скрипят телеги,
развозят по домам больным и нищим
какую-то горячую похлебку.
Владимир скалится и призывает
последовать и нам его примеру.

Гость.
Как чувствует себя княгиня Анна?
Оказывает помощь в нашем деле?

Михаил.
Влияния на князя не имеет
и говорит, что заживо хоронят
в холодных теремах. Хоть непочтенья
открытого высказывать не смеют.
Напротив, подадут всегда с поклоном
любую мелочь. Только равнодушны
к ее словам. И языка не знает.
Могли бы выдать, кто порасторопней.
Василий думал только о себе и троне:
отдал сестру за Херсонес и Варду.
Тем более что отказался Оттон
от перезрелой царственной невесты.
Владимир, слышал, к ней не прикоснулся:
она ему – седло больной корове.

Гость.
Так что же передать мне патриарху?

Михаил (со вздохом).
Что совесть у монаха Михаила
чиста и перед ним, и перед Богом,
хоть дело, для которого был послан,
не выполнил: на все ведь Божья воля.
Мне, грешному, неведом высший Логос.
Слова Христа не будут слушать скифы,
пока они сильны своим единством,
пока беда их прямо не коснется.
И что Владимир, став христианином,
пирует, пьет и ненасытен в блуде,
не молится, не крестится, не верит
ни в Бога, ни в Христа, ни в Божью Матерь,
а верит только в деньги и в дружину.
Сбирает дани, орды печенегов
и без креста успешно отражает.
Живет свободно, весело и сыто.
Но если память мне не изменяет,
молитве не способствовала сытость.
В Евангелиях сказано, что Слово
даст всходы не на каменной дороге,
а на взрыхленной горестями почве.
Я не сумел ту почву подготовить:
мой крест мне оказался не под силу.
Озлоблен стал и чувствую усталость.
Не сплю я часто, думаю ночами.
Хочу всем сердцем, чтоб пришли раздоры
на землю скифов злыми мятежами.
Сын на отца пошел, и брат на брата.
Чтоб эти бесконечные просторы
залиты были кровью и слезами,
чтоб горем их страна была объята,
чтоб варвары искали состраданья
и жаждали любви и милосердья.
«Не мир принес вам – меч!» – слова Завета.
Политика их смысл искажает,
и это отражается в Преданьи.
Владимира исправит только Время.
Он сам детей собрал и учит книгам,
чтоб меньше было здесь ученых греков.
Но устное преданье ненадежно,
а книги поддаются исправленью.
И лет всего, быть может, через двести
о князе «Солнышке» все будут знать по книгам.
И надо сделать так, чтоб в этих книгах
таким предстал Владимир-князь потомкам,
как это выгодно империи ромеев.

Гость.
Перескажу в Царьграде все, что слышал.

Михаил.
Прошу: в пути всегда будь осторожен.
Об этом скажешь только патриарху.
А больше – никому. Я сам хотел бы
побыть хоть день в Магнавре и в Софии.
Но должен я нести свой крест, иначе
надежды нет на вечное спасенье.
Душа моя с недавних пор томится,
земная жизнь становится мне в тягость.
Боюсь, что искупить грехов великих
не успеваю я. На Божью милость
надеюсь лишь и жду своей кончины.
Известно, что меня не любят скифы.
Недолго ждать – предстану перед Богом.

Поднимается с ложа.

Пойдем. Мое устало что-то тело.
Быть может, чем-то сможем подкрепиться.

Уходят.

Сцена 2.

Хоромы князя Владимира. На полу - ковер, заставленный золотой и серебряной посудой. На подушках полулежит Владимир. Рядом с ним, по-восточному поджав под себя ноги, сидит Добрыня.

Владимир.
Какие нынче новости, Добрыня?
Что люди говорят? О чем нам пишут?

Добрыня.
Василий выражает недовольство
загадочной кончиной Михаила.

Владимир.
А тщательно ты проводил дознанье?

Добрыня.
Найти виновных мне не удается.

Владимир.
Что попросил Василий за сирийца?

Добрыня.
Шесть тысяч для восточного похода.
Василия побили вновь болгары.
Пытался тот вернуть себе Веррои,
но – зря, а гнев обрушил на Давида,
тирана провинившегося Тайка.
Для этого и просит снова русов.
Не просит – требует: ведь мы – вассалы.

Владимир.
Пускай возьмет. И снарядить не медля.

Добрыня.
Еще пришло письмо от патриарха.
Он присылает к нам Феофилакта.

Владимир: (удивленно)
Что? Севастийского митрополита,
наставника григорианской Церкви,
в митрополиты – к нам? Совсем сдурели.

Добрыня.
Возможно. Но его в Эчмиадзине
не любят почему-то. К нам сослали.

Владимир.
Простить ему не могут Варду Склира.

Добрыня.
Приехал к нам архиепископ Бруно
с учением святого Ромуальда.
Миссионером едет к печенегам,
но заболел и попросил приюта.
Передает привет от Капетинга,
Роберта. И жены его Сусанны.
И Гуго Капет кланятся тоже.
А также Генрих Оттонов, другие
священники и рыцари Европы.

Владимир.
Принять радушно. Сам его увижу.

Добрыня.
Пришли ладьи из Хедебю и Бирки.
На них меха всей Гоги и Магоги.
Уже купцы Хорезма и Багдада
дают за них сегодня два динара.
Неплохо бы купить все это оптом.

Владимир.
Купи, Добрыня. Что тебе мешает?
Но нам пора ковать свою монету.
О княжеской казне ты не печешься:
давно бы кузнецов нашел умелых,
готовых взяться за такое дело.
Тогда на рынках будут наши деньги
ходить назло надменному соседу.
Еще найди такого человека,
который бы сумел составить книги
о жизни русов, греков и варягов,
чтоб знали все соседи и потомки,
что русская земля была и будет,
ничто ее от сотворенья мира
и до скончанья века не разрушит.
Нам надо это сделать, чтобы греки
потомкам зря мозги не засоряли.

Добрыня.
Я слышал про монаха Еремию.
Он много лет сидел в твоей гриднице,
но схиму принял и в Афон подался.
Вернулся знаменитым. Много знает.
Пожалуй, он сумеет. Но вот только
захочет ли? Он дал обет молчанья.

Владимир.
Пускай прервет. Не для себя – для князя.

Добрыня.
Монашеское может настроенье
войти в слова. Останется в преданьи,
что князь просить не может печенегов,
что их князей мы зря поубивали,
нарушив их закон гостеприимства.
Да мало ли найдется еще слухов.
Историю не пишут очевидцы,
а те, кто пишут, многого не знают.
Народ тебя считает виноватым
уже сейчас за дикие набеги
проклятых печенегов. Что же после
придумают монахи-грамотеи?

Владимир.
Напрасно придаешь тому значенье:
подредактируем каракули монахов.
Упрямиться начнут – сгноим в темнице.
Опаснее варяжский рыцарь Эрик,
которого спихнул с престола Олоф.
Он взял на щит недавно Альдейгабург,
где был когда-то князем храбрый Рюрик.
Послал гонцов с дарами к Ярославу,
склонял к войне со мной, великим князем.
Его вина, что посещали смерти
дома князей так часто в эти годы.
Жена Мальфрида как-то вдруг скончалась,
Всеслав и Изяслав, потом Рогнеда...

Добрыня: (ехидно)
И Анна тоже долго не протянет.
Но в этом не виновен будет Эрик.
Зашел бы к ней. Немного бабе надо.

Владимир: (в тон ему)
А это – не твое, Добрыня, дело.

Добрыня.
Конечно, не мое. Но смертью Анны
воспользуются люди из Царьграда.
Они и без того, князь, Святополка
настраивали долго и упорно
на нас с тобой. Теперь у Болеслава
нашли поддержку, дочь его усватав.
Князь Святополк силен поддержкой тестя.
Уступит тот ему земель Червенских
и сядет на престол великий в Киев.

Владимир.
Послать за ним. Хоть лаской, хоть обманом
доставить в Киев. И гноить в темнице.
А Генриху с богатыми дарами
отправить надо срочно караваны,
чтоб он не дал возможность Болеславу
закончить с ним войну свою победой.
Пока они между собой дерутся,
опасности нам нет от Святополка.
Тем временем готовиться к походу
на Новгород и князя Ярослава.
Он забывает присылать нам вено –
поплатится за это головою.
В нем кровь кипит от матери Рогнеды,
во мне же есть кровь князя Святослава.

Анастас: (неожиданно появившись в дверях)
Прости, князь, если можешь, Анастаса.
И ты прости, Добрыня, за вторженье,
но должен был печальную вам новость
доставить я...

Владимир: (с раздражением)
Не медли, корсунянин.
Что страшное такое приключилось,
раз ты вошел сюда без приглашенья?

Анастас.
Отходит в мир иной княгиня Анна.

Владимир: (Анастасу)
Ступай. И мы придем сейчас же.

Анастас выходит. Владимир и Добрыня поднимаются и выходят следом за ним.

Добрыня: (кивая в сторону уходящего Анастаса)
Однажды нож он всадит тебе в спину,
а не варяжский рыцарь глупый Эрик.

Затемнение.

Эпилог.

Сцена 1.

Лунная летняя ночь. Мерцают огни костров. На авансцене – два воина, молодой и старый. Старый чистит меч, молча и сосредоточенно. Молодой лежит на спине и смотрит на звезды.

1-й воин.
Ты знаешь, друг, как умер князь Владимир?

2-й воин.
Я знаю мало, да и то – неточно.
В дела князей мешаться не приучен.
Обязан только выполнять приказы,
хранить оружие и быть готовым
идти в поход, стоять всю ночь на страже,
рубить врагов...

1-й.
А как врагов узнаешь?

2-й.
Кто князю враг, тот враг и мне первейший.

1-й.
А вдруг родитель твой – да против князя?

2-й.
Послушай, отрок, ты откуда будешь?

1-й.
Из Новгорода.

2-й.
Звать тебя как?

1-й.
Янем.

2-й.
Коль ты из Новгорода, верно, знаешь,
что Ярослав отцу был верным сыном,
но захотел, как только оперился,
летать самостоятельно. Варягов
призвал к себе на помощь из-за моря,
на Киев шел убить отца родного.
С ним шел и ты. Не задавал вопросы
себе тогда. Так помолчи и ныне.

1-й.
Прости меня. Но завтра будет сеча.
Умрем с тобой за зря, без покаянья.
Давай хотя б сейчас наговоримся.

2-й.
Еще один христианин нашелся.
Хоть молод, а про веру рассуждает.

1-й.
Быть молодым, не значит быть и глупым.
Когда подумаешь, вокруг посмотришь:
какое удивительное дело –
вся наша жизнь. Откуда что берется?
Вчера нас не было, потом не будет,
а вот луна и звезды будут вечно.
Меняется вокруг вся жизнь, но что-то
незыблемое вечно пребывает.

2-й.
Все это звали раньше мы судьбою.
Она-то привела сюда, на Альту,
братоубийцу, князя Святополка.

1-й.
Ты расскажи, как все происходило.

2-й.
Владимир сел на стол великий в Киев,
убив обманом брата Ярополка.
А у того жена была, гречанка.
И, говорят, ждала уже ребенка.
Владимир же не посмотрел на это
и в жены взял ее. Так их ребенок
от двух отцов, выходит, получился.
От этого и зло пошло по миру.
Когда отдал он Полоцк Изяславу,
другие тоже княжить захотели.
Кто больше получил других, кто меньше,
кто ликовал, кто затаил обиду.
Но Святополк себя великим князем
считал с тех пор, как дочку Болеслава
взял за себя. Но только князь Владимир,
узнав об этом, заточил в темницу
его, а с ним – и дочку Болеслава,
епископа их также, Рейнберна.
Не знаю, правда ль, нет, но перед смертью
Владимир, говорят, простил обиду.
Но кое-кто считает Анастаса
виновником кончины быстрой князя.
Кто их поймет? Но только Корсунянин
переметнулся быстро к Святополку.
И Святополк себя великим князем
вдруг объявил. Но ждали все Бориса,
который жил тогда у печенегов.
Борис узнал об этом здесь, на Альте.
Дружина говорила: «Князь! Мы Киев
возьмем тебе. Будь нашим государем».
Борис ответил: «Нет, войной на брата
я не пойду». Тогда ушла дружина.
А Святополк за голову Бориса
награду объявил. Всегда найдутся
охотники наградой поживиться.
Не всех смущает запах крови брата.
В шатре копьем Бориса закололи
и повезли быстрее к Святополку.
Тот смотрит: брат живой еще и дышит.
Не стал спасать, а приказал варягам
убить его. А те убьют не глядя.
Вонзили меч Борису прямо в сердце.

1-й.

Произошло все это здесь, на Альте?

2-й.
Да. И теперь разгневанные боги
сюда же привели опять злодея.
И завтра здесь стоять мы будем насмерть.
Отправил Святополк в далекий Муром
немедленно гонца с печальной вестью,
что, будто бы, болеет князь Владимир
и хочет видеть Глеба перед смертью.
Поверил тот и с малою дружиной
отправился прямой дорогой в Киев.
В пути с коня упал, поранил ногу.
Дружина говорит ему: «Примета
плохая, князь. Вернемся в Муром ныне».
Но Глеб не захотел, пошел водою,
в ладье один на Киев от Смоленска.
Но получает весть от Ярослава
про смерть отца, про злую смерть Бориса.
А тут пришли убийцы с Горясером,
начальником. И повар Глебов, Торчин,
желая угодить тем Святополку,
зарезал князя. Труп же у колодца,
на берегу оставил. Там неделю
лежал он. Глеб после похоронен
был в вышгородской церкви, где Бориса
похоронили раньше. Святополку
двух братьев жизни показалось мало.
Отправил он злодеев-слуг в погоню
за деревлянским князем Святославом,
который, испугавшись Святополка,
хотел спасти себя в земле Угорской.
Но слуги Святополковы в Карпатах
его настигли и лишили жизни.
Я слышал также, Ярослав за море
бежать от Святополка собирался?

1-й.
Князь собирался, только новгородцы
сказали: «Князь! Осилим Болеслава.
И брата окаянного осилим.
Возьми все наше, что еще имеем».
У каждого простого смерда взяли
четыре гривны, старосты – по десять,
бояре – восемнадцать дали гривен.
Но не пришлось сразиться с Болеславом.

2-й.
Сам Святополк боялся Болеслава.
И приказал поубивать поляков,
оставленных ему для пропитанья.
Ждала такая участь Болеслава,
но тот узнал случайно об измене
и незаметно вышел из столицы,
забрав казну, а также Передславу,
ту самую, что брал когда-то в жены,
но получил отказ. И Анастаса
пригрел король, казну ему доверил.
Мы побежали вслед, но нас на Буге
побил король. Потом я к Ярославу
пришел служить и мстить за униженья.
Теперь судьба – за князя Ярослава.
А Святополк продался печенегам,
которые пришли на нашу землю,
чтоб убивать и грабить. Мы докажем
тебе и князю завтра нашу верность.
Сейчас давай поспим. Ночь на исходе.
Не выспавшись, плохой я буду воин.

Ложится к нему спиной, положив рядом с собой меч.

Затемнение.

Сцена 2.

Внутренний вид княжеского шатра. На полу – ковер с золотой и серебряной посудой. На ковре сидят Ярослав и сын Добрыни – Коснятин. Едят и пьют.

Ярослав.
Жестокая была, однако, сеча.

Коснятин.
Да, князь. Была дружина новгородцев
непобедима. Мы сошлись три раза
хватали за руки врагов, мечами
рубили их от утра до заката.
Неистовства такого не припомню,
хотя не раз водил полки на битву.
Его не ожидали печенеги
и дважды с поля битвы отступали.
От крови покраснела речка Альта.
Не выдержав, остатки печенегов
умчались в степь, оставив Святополка.
Как заяц, Святополк пустился в бегство.
Не мог сидеть в седле, сидел в носилках,
терзаемый тоской от пораженья.
Но дорого досталась нам победа:
дружина вся изрублена мечами.
Немногие сегодня уцелели.

Ярослав.
Не убивайся сильно так, Добрынич.
За золото найдем себе дружину.
Скажи одно: пора идти на Киев?

Коснятин.
Конечно, князь. Ничто нам не мешает.

Ярослав.
Тогда – вперед. Пусть будет то, что будет.

Слышны звуки боевой трубы. Ярослав и Коснятин выходят из шатра.

Занавес.